— МОИ ЭТЮДЫ!! — вдруг отчаянно завопил он, кидаясь собирать листы, которые под дыханием бриза весело порхали вокруг. Несколько штук достигли уже вершины дюны и явно собирались продолжить путешествие. Камушек вскарабкался на пригорок, чтобы собрать непослушные бумаги.

Тем временем у подножия дюны рыжий молодой человек старательно складывал наброски в плоскую папку, сплетенную из жесткой соломки. Пожиратель Туч с интересом к нему приглядывался. А посмотреть было на что. Юноша отличался необычной внешностью. Уже не говоря о красных, как огонь, волосах, его лицо и плечи были покрыты мельчайшими пятнышками, пробивавшимися даже сквозь свежий загар. Из-под светлых бровей смотрели синие, как васильки, глаза. Можно было не сомневаться, что чистотой ленгорхийской крови парень похвастаться не мог.

— Спасибо за помощь. Мое имя Фонон, но все меня зовут Монетой. Потому что волосы блестят так ярко. А ты?

Он рассмеялся, пальцами приглаживая волосы.

— По… — Пожиратель Туч в последний момент прикусил язык. Наверняка ни одна человеческая мать в здравом уме не назвала бы ребенка его именем.

— Понурый, — докончил он. — А это Камушек.

Монета глянул на вершину пригорка, прикрыв глаза от солнца ладонью.

— О, кажется, как раз сейчас он тешит свои глаза gallo naente diro. [1] Потому как, надо тебе сказать, друг мой, я — слуга капризной госпожи, именуемой Искусством. Эй, спускайся!! — крикнул он в сторону Камушка, который разглядывал пойманный лист.

— Он не услышит. Глухой, — пояснил Пожиратель.

Монета в изумлении приподнял медного цвета брови:

— О-о-о… весьма интересный случай. Наверняка нас тут сама судьба свела. И, что бы там ни было, а за спасение моей ничтожной шкуры и весьма ценного творчества вам обеспечен обильный обед!

— А эта самая Искусство хорошо готовит? — неуверенно спросил дракон, который из всей цветистой речи понял только то место, где говорилось про обед.

Листы были сплошь покрыты разноцветными, слегка расплывшимися живописными кляксами, точно ребенок поиграл с красками. Камушек с удивлением всматривался в эту мазню. Абсолютно ни на что не похожую, даже на узорчик для коврика. Он отставил лист на расстояние вытянутой руки, потом перевернул вверх ногами. И тогда на его глазах произошло одно из тех самых чудес, которые спустя многие годы вспоминают с огромным волнением. Как будто им владела своеобразная слепота, а потом вдруг вгляделся — и разрозненные цветные пятна сложились в прекрасное целое. На картине был изображен берег моря, написанный нежными мазками охры и зелени. Полосами голубоватой белизны накатывали волны прибоя. Бледно-седой горизонт был едва намечен легкими мазками. Несколько разводов странной, размытой зелени обозначали прибрежную траву. За всю свою жизнь мальчик еще никогда не видел такой картины. Гравюры в книгах были пропечатаны выразительной черной линией. И цветные виньетки тоже отличались четкими контурами. А тут один цвет переливался в другой без определенной границы свободными и легкими, точно клочки тумана, мазками. В таком способе изображения мира было что-то магическое.

Прикосновение к локтю вырвало Камушка из задумчивости. Рыжий улыбался ему дружески, хотя и слегка кривовато из-за распухшей губы. А потом он поинтересовался, совершенно свободно складывая пальцы в языке жестов:

«Нравится?»

Необыкновенный художник был намного старше Камушка, который на глаз дал ему девятнадцать, а может, даже целых двадцать лет. К удивлению мальчика, оказалось, что они забрели в густонаселенную местность, где в основном обитали люди, подобные ему — отгороженные от мира стеной тишины. Монета поселился тут уже добрых пару лет назад и за это время успел овладеть таким способом общения. Он был не только художником, но и местным учителем.

Повелитель ветров Нимал, прозываемый Медным, как раз мылся перед домом, когда увидел своего сына, приближавшегося в сопровождении подозрительной парочки. Чужаки выглядели так, будто в течение долгого времени не видели ни мыла, ни гребня. А Монета, в свою очередь, демонстрировал миру свежий синяк под глазом и разбитую губу. Но вскоре оказалось, что оные грязноватые неодинаковые близнецы на самом деле — спасители молодого художника.

— Это так обидно, отец… Исключительно мало в наше время людей, которые могут оценить новаторство в живописи. Зато особенно много таких, что охотно дадут кому-то в зубы только потому, что он отличается от них цветом волос. — Юноша с отвращением подытожил свой рассказ.

Медный с интересом приглядывался к гостям. Забавная компания, что уж тут говорить… Понурый вечно скалит зубы в дерзкой усмешке, так и пышет бодростью и озорством. Его имя — просто совершенная ошибка, гораздо больше оно подошло бы брату, который все время прячется за его спиной, а смотрит недоверчиво и тревожно. Камушек… При таком росте прозвище уж больно скромное. Парень торчит из-под него как из-под слишком короткого одеяльца.

— Мне почему-то кажется, что в последнее время вам не очень-то везло, — сказал мужчина.

— Да бросьте, — дерзко возразил близнец с челкой, а кудрявый понуро глянул из-за его плеча. — Совсем даже неплохо. Тепло, и на голову не капает. А улитки в этом году уродились просто на диво.

Медный рассмеялся:

— Однако прежде чем вы снова отправитесь на охоту за улитками, мы с удовольствием вас накормим. А если нужна работа, так она тоже всегда найдется. Что вы умеете делать?

— Я умею кур ловить, а он читать. И писать. И стучать по горшкам.

Этот мальчишка решительно был очень необычным, но Медному он начинал нравиться.