— Где ты был?! — мать взяла его за плечи и встряхнула.

— Я упал, когда бежал домой, — пробормотал Марк.

Больше сказать было нечего. Определяющая черта каждого детства — отчуждение. У взрослых нет слов для детских печалей и детских восторгов. Мудрый ребенок понимает это и подчиняется неизбежным последствиям.

Кто считается с последствиями, тот больше не ребенок.

Марк добавил:

— Я не заметил времени. Оно…

И тут спустился отец.

Темнота перед рассветом понедельника.

Кто-то скребется в окно.

Он проснулся без малейшей задержки, без промежутка дремы и неуверенности в окружающем. Безумие сна и безумие пробуждения оказались потрясающе одинаковы. Белое лицо в темноте за стеклом было лицом Сьюзен.

— Марк… впусти меня.

Он встал. Пол холодил босые ноги. Марк задрожал.

— Уходи, — сказал он без всякого выражения. Он разглядел, что она одета в ту же блузку и брючки. «Хотел бы я знать, — подумал он, — что делают ее родители? Может, вызвали полицию?»

— Это не так уж плохо, Марк.

Глаза ее казались плоскими и обсидиановыми. Она улыбнулась, показав зубы, блеснувшие между бескровными губами. — Даже очень приятно. Впусти меня, и ты увидишь. Я тебя поцелую, Марк. Я зацелую тебя всего так, как твоя мать никогда не целовала.

— Уходи, — повторил он.

— Рано или поздно кто-то из нас доберется до тебя, — сказала она. — Нас теперь гораздо больше. Пусть это буду я, Марк. Я… я так голодна, — она попыталась улыбнуться, но улыбка превратилась в гримасу, от которой у него, казалось, похолодели даже кости.

Он поднял крест и прижал его к окну.

Она зашипела, будто ошпаренная, и отпустила оконницу. Секунду тело висело в воздухе, став туманным и нечетким. Потом исчезло. Но прежде он увидел — или подумал, что увидел, — на ее лице горестное отчаянье.

Ночь снова была спокойной и тихой.

«Нас теперь гораздо больше…»

Мысли Марка обратились к родителям, спавшим сейчас, не подозревая об опасности, и ужас вгрызся в его внутренности.

«Кое-кто знает, — говорила она… — или подозревает».

Кто?

Писатель, конечно. Ее дружок. Мерс его зовут. Он живет у Евы. Писатели много знают. Это наверняка он. Марк пойдет к Мерсу раньше, чем она…

Он замер на пути к постели.

А если она уже?

В тот же воскресный вечер отец Кэллахен нерешительно вошел в больничную палату Мэтта Берка без четверти семь по Мэттовым часам. На столе и на одеяле валялись книги, некоторые из них — ветхие от старости. Лоретта Старчер не только открыла библиотеку в воскресенье, но и привезла книги сама. Она явилась во главе процессии из трех больничных служителей, загруженных по уши. Удалилась она почти в гневе: Мэтт отказался объяснить ей смысл такого странного подбора книг.

Отец Кэллахен смотрел на учителя с любопытством. Тот выглядел потерянным, но не так заметно, как большинство прихожан отца Кэллахена, которых он навещал при сходных обстоятельствах. Священник давно заметил, что известие о раке, болезни сердца, инсульте сначала воспринимается больными как своего рода предательство. Если уж ближайший друг — собственное тело — может так сильно подвести, теряешь почву под ногами. Следующая мысль обычно бывает такой: такого друга не стоит беречь. Однако ему не откажешь от дома. Из-за невозможности разрыва дело кончается ссорой и постоянной внутренней враждой.

Мэтт Берк не демонстрировал никаких признаков подобной депрессии. Он протянул руку, и Кэллахен удивился крепости ее пожатия.

— Спасибо, что вы пришли.

— Я рад, что вам лучше. Хорошие учителя, как умные жены, не имеют цены.

— Даже такие старые неверующие медведи, как я?

— Особенно такие, — парировал Кэллахен с удовольствием. — Я поймал вас как раз вовремя. Говорят, нет атеистов в окопах. — Думаю, в больничных палатах их тоже немного.

— Увы, я быстро продвигаюсь.

— Отлично. Вы у нас еще будете читать «Отче наш».

— Это не так далеко от истины, как вы, быть может, думаете.

Отец Кэллахен сел в кресло так неловко, что на колени ему свалилась целая куча книг. Укладывая их обратно, он принялся читать вслух названия:

— «Дракула»… «Гость Дракулы»… «В поисках Дракулы»… «Естественная история вампиров» — естественная?! «Венгерские народные сказки»… «Чудовища тьмы»… «Монстры в реальной жизни»… «Питер Куртин, монстр из Дюссельдорфа»… и… — он стер толстый слой пыли с последней обложки, обнажив призрачную фигуру, угрожающе склонившуюся над спящей дамой, — «Вампир Верней, или Пир на крови». Батюшки, неужели это рекомендуют считать выздоравливающим сердечникам?