— А теперь разберем ситуацию. Вы с женой жили плохо, скандалили, вы ее периодически избивали. В состоянии алкогольного опьянения. У вас на даче находят ее труп. В этот вечер вы возвращаетесь домой именно в состоянии алкогольного опьянения. Она лежит на втором этаже мертвая. Ее застрелили. Пистолет, из которого ее застрелили, принадлежит вам. Повсюду ваши следы, на рукояти оружия ваши отпечатки пальцев. Таковы факты.

— Но я ее не убивал!

— Факты, — с нажимом сказал Моисей Соломонович. — Можно было бы сослаться на состояние аффекта. Сильное душевное волнение, вызванное аморальными действиями потерпевшей. Но вы же ее избивали каждый раз, как выпьете! Это с вашей стороны имело место насилие и аморальные действия! Кто об этом знал?

— Черт. Леонидов знал.

— Леонидов?

— Мент. Ты его помнишь. Он был здесь вчера. Она показывала ему синяки. И эти две. Астролог и психотерапевт. Подружки. Она регулярно к ним бегала и жаловалась. А главное — теща. Она тоже знала.

— Вот видите, сколько против вас свидетелей! И каких! Сотрудник милиции! Ни о каком состоянии аффекта, а также условном сроке и речи не идет! Это ж умышленное убийство! Статья сто пятая УК! Как бы не пункты «и» и «д»!

— Что за пункты? — хрипло спросил Мамонов.

— Убийство, совершенное с особой жестокостью и из хулиганских побуждений. Учитывая, что вы регулярно ее избивали. Государственный обвинитель будет на это давить. Если состоится суд, то женщины будут не на вашей стороне. Присяжные это будут или судьи, не имеет значения. Да и мужчины вряд ли будут вам симпатизировать. Вы били женщину.

— И… сколько?

— Что «сколько»?

— Сколько я могу за это получить? За пару синяков?

— Лет десять, — осторожно сказал Моисей Соломонович. — В колонии строгого режима. А то и…

— Да ты с ума сошел! Десять! За что?! Я ее не убивал!

— Я слышал, с вами в последнее время происходили странные вещи, — все так же осторожно проговорил господин Зельдман.

— Да, было. Мне все время казалось, что я вижу ее труп.

— И… врача вызывали?

— Да. Врачей. Они сказали, что у меня психическое расстройство на почве алкоголизма.

— Вот! — господин Зельдман поднял вверх указательный палец. — Вот с этого и надо было начинать! До того как ее застрелили, у вас случались галлюцинации, относительно чего есть медицинское заключение. Это хорошо.

— Что ж тут хорошего? — пробурчал Мамонов.

— К примеру, вы ее убили. И признаете это. Но! Вы вообще были в этот момент невменяемы, Сила Игнатьевич. Равно как и в предыдущих случаях. Когда якобы видели ее тело. Сумасшедших не судят.

— Ты хочешь сказать… Чтобы я… Чтобы мне… в больницу? Не-е-ет. Я не сумасшедший!

— Хотите в тюрьму?

— Хорошо. Сколько?

— Что «сколько»?

— Сколько времени я проведу в больнице? В психиатрической лечебнице?

— Психоневрологическом диспансере.

— Мне это без разницы. Все одно — тюрьма. На окнах-то решетки, а у дверей охрана. Говори: сколько?

— Ну… э-э-э… год.

— Год?! Год — это много.

— Раньше не получится. Через год можно добиться переосвидетельствования. Вас признают здоровым и отпустят.

— А что будет за этот год с моим бизнесом?

— Управлять делами может человек, которому вы целиком и полностью доверяете. Можете и активы перевести на него. Доверить опеку.

— Опеку?

— Раз вы будете признаны невменяемым… Родственники у вас есть?

— Родители умерли. Братьев-сестер нет. Только родственники жены… Чтобы я перевел свое имущество на Тлюстенхаблей?! Никогда! — вскричал Сила Игнатьевич.

— Но сумасшедший не может владеть контрольным пакетом акций. Он не может управлять фирмой, извиняюсь, из дурдома. Его подпись на документах не признают законной. Да с ним просто никто не захочет иметь дела.

— Тогда пусть судят. Я никого не убивал. Я верю в справедливый суд.

— Напрасно, — господин Зельдман покачал головой. — Факты против вас. Раз уж у нас пошел такой откровенный разговор… Давайте без обиняков, Сила Игнатьевич. Момент неблагоприятный. Деньги у вас есть, и много. Можно было бы дать взятку — но! Повторяю: момент неблагоприятный. Вы телевизор смотрите? Газеты читаете? Нет? Жаль. На первых полосах — коррупция, борьба со взятками. Сейчас боятся брать — это раз. У судей такая зарплата, что им предлагать взятку бесполезно. Выборы на носу — это два. Ваше дело может вызвать широкий общественный резонанс. А если найдется человек, который не поленится и обратится к Генеральному прокурору, поднимет на ноги всех журналистов, — Мамонов вздрогнул, вспомнив тещу, — вам уж точно не выйти сухим из воды. И богатство в данном случае скорее минус, чем плюс. Пиар дороже денег. Впрочем… Можно дождаться результатов экспертизы. Обвинения вам пока не предъявили. Вдруг на пистолете обнаружатся отпечатки пальцев другого человека? Или соседи видели его машину? Нам остается надеяться только на оперов. Что они отработают свой номер как следует. Но… Будут они ради вас стараться? Здесь вступает в силу классовая вражда. Вы, господин Мамонов, извините, буржуй.

— Леонидов!

— Что?

— Леонидов. Он может. Я в него верю.

— Сила Игнатьевич! — Моисей Соломонович тяжело вздохнул. — Здесь надо землю рыть носом. А они вчера даже по деревне не прошлись. Устали, мол. Работа не волк, в лес не убежит. Нет чтобы исползать участок вдоль и поперек в поисках следов преступника! Не министра же застрелили. Так что подумайте. Хорошенько подумайте.

— Никогда! Слышите? Я никогда не признаю себя недееспособным! Подпись Мамонова — это подпись Мамонова! Да она миллионов стоит! Чтобы я добровольно отдал… — Он даже захлебнулся возмущением.