…На стоянке дежурит тот же парень, что и в прошлый раз. И опять:

— Эй, мужик! Ты куда?!

— Следователь Мукаев. Мы с вами уже встречались.

— А! Ну что, нашелся хозяин? — Парень кивнул на «Мерседес».

— Ключи нашлись. А насчет хозяина выясняем.

— Что, бандит оказался?

— Вроде того. Слушай, я его, быть может, в скором времени отгоню, этот «Мерседес». К прокуратуре. Ты уж извини, что денег больших получить не удалось.

— Бывает. Зато к закону подлизался. Мало ли что?

— Это точно.

Он достал ключи, посмотрел на парня. Тот пожал плечами: мол, делайте что хотите, и отошел. Да, ключи были от этой машины. Открыл дверцу, заглянул в салон. Дорого, красиво, сиденья обтянуты черной кожей. Его машина. В душе шевельнулось ласковым мохнатым зверьком чувство гордости, пушистой лапкой тронуло забившееся сердечко. Его машина. А на руле «костыль», точно.

Сел за руль, огляделся. Да, коробка-автомат, как он и предполагал. Сиденье отрегулировано точно под него. Хорошо, удобно. Кондиционер, руль с гидроусилителем, стеклоподъемники. Везде автоматика, и, кажется, он неплохо во всем этом разбирается. Вздрогнул вдруг: на соседнем сиденье черная кожаная куртка. Его? Он ездил в этом «Мерседесе» одетый в дешевую кожаную куртку с рынка? Странно. Пошарил в ее карманах: пусто.

Открыл «бардачок». Вот тут сердце снова дрогнуло. Не от радости, от тревоги. В «бардачке» лежал пистолет. Он вспомнил: «Макаров». Взял его, повертел в руках. Говорят, он был неплохим стрелком. Хотя почему это был? Но оружие не нравилось, не вдохновляло. Тяжелая, неприятная штуковина. Брезгливо поморщившись, положил пистолет обратно в «бардачок». Потом как-нибудь. В другой раз. С пистолетом из его воспоминаний связано что-то очень неприятное, больное. Потом заметил вдруг уголок пластиковой карточки, потянул за него. Это были водительские права. И теперь уже сердце быстро-быстро заколотилось.

Фотография была его, число, месяц и год рождения его, имя с отчеством тоже его. Все в полном порядке. И только потом он сообразил, что права эти выданы на имя Саранского Ивана Александровича. И фамилия эта незнакомой не показалась.

Ночь

Лежал без сна и думал, думал, думал… Кожаную черную куртку он зачем-то взял с собой. Когда брал, сделалось вдруг неприятно. Что-то дурное было связано и с этой дешевой курткой. Заподозрил даже, что все эти неприятные вещи не хочет вспоминать нарочно. Потому что боится, вот и блокирует память. Невольно, но воспоминания, связанные с нехорошими, злыми вещами, отрезаны от прочих. Они словно заключены в капсулы. Капсулы эти все состоят из непрозрачной оболочки, и, чтобы она растворилась и содержимое подействовало на организм, надо приложить усилие. Но — страшно. Он, как упрямый больной, не хотел глотать эти капсулы. Мучился, но не хотел.

Во-первых, куртка. Когда он вернулся домой, Зоя удивленно воскликнула:

— Ванечка, ты нашел свою куртку?! Когда? Где?

— Какую куртку?

— Ну, как же! В тот день, когда ты потерялся, на тебе была именно эта куртка! Ты в ней пошел на работу! А я-то переживала! Хорошая вещь, жалко. Думала, что новую надо к осени покупать. А она — вот она, куртка.

— Я нашел ее в доме, когда делали обыск, — соврал он. — В том доме, где меня ударили по голове.

На самом деле там он нашел ключи от «Мерседеса», а куртку уже в машине. А ведь он ловил на шоссе попутку. Руслан так сказал. Когда же пересел на «Мерседес»? В Горетовке? Как все это странно. И Зое об этом знать не надо. Она, похоже, не в курсе всех его похождений. Итак, куртка — это первое.

Второе — пистолет. Возможно, это пистолет, который числился за следователем Мукаевым и теперь считается потерянным. Сейчас в розыске. В таком случае его надо принести в прокуратуру и отправить на экспертизу. Проверить по номерам, тот ли пистолет, и выяснить, стреляли из него в последнее время или нет. Но — страшно. Отчего-то очень и очень страшно.

И третье, самое важное — права. Потому что здесь, в его квартире, лежат еще одни права. Выданные на имя Мукаева Ивана Александровича того же числа, месяца и года рождения. Откуда же вторые? Вывод напрашивается сам собой: он вел двойную жизнь. Ездил на черном «Мерседесе» под чужой фамилией, и наверняка не в черте родного города. И сейчас он больше Саранский, чем Мукаев. Потому что привычки последнего не помнит вовсе. А вот «Мерседес», «Данхилл», хорошие костюмы, казино, рестораны и подиум помнит очень хорошо. И море. Женщину Ольгу тоже помнит. Она очень красивая. Почти такая же, как Леся. Даже похожа на нее чем-то. Не удивительно, что тогда в больнице он ошибся.

Вспоминать жизнь этого Саранского тоже отчего-то больно. Какие-то отрывки, но большая ее часть спрятана в непрозрачные капсулы. Причем капсулы эти рассыпаны в беспорядке. И надо не только вспомнить, что находится в каждой, но и составить из их содержимого цельную картину. Потому что про Ивана Мукаева ему рассказывали и рассказывают все: Зоя, Руслан, Леся, Лора… А вот про Ивана Саранского — никто. Ни слова. Потому что жизнь его была под запретом. Он, очевидно, занимался делами не слишком благовидными. Занимался в тени, там, где солнце не светит. Тайна. Его жизнь — тайна.

Но кто-то же должен про него рассказать, про этого загадочного Саранского?

Страшно.

Тяжелый день. Уже тяжелый, хотя еще только начался. Ночи сейчас короткие, за окном так и не стемнело до черноты. Видно, как за домами занимается заря. Словно где-то там, вдали, спит огромный городи его многочисленные огни подсвечивают ночное небо. Потом оно порозовеет, и это уже будет одна из его детских фантазий, Фата Моргана. Страна розовых облаков и воздушных замков.

Он знал, где искать концы и как выйти на человека, который расскажет про Саранского. Надо завтра, то есть уже сегодня, целый день вести допросы. Спрашивать, спрашивать, спрашивать… Ключи были в этом доме. Надо искать след. Тянуть за тоненькую ниточку. Потому что за чем -то очень важным он шел тогда в Москву.