Им простыни, как скрученные шарфы,

Ногами девичьими кажутся. Мальчишка хочет

То гладить, то в объятиях сжимать

Ночных невест, вдов, добытых из ночи.

А девочек задерганные сны

Оттенков цвета савана полны,

Они, едва закатится светило,

Свободны от болезней и смертей,

Оторваны от сломанных кроватью мужских костей:

Лебёдки полночи их вынут из могилы.

2.

Вот наше время: гангстер и его подружка,

Два плоских призрака. Любовь на пленке

В наш плотский взгляд хоть искорку огня

Несет, с полночной чушью раздуваясь.

Но чуть проектор кончил – их уносит

В дыру. И нет их на задворках дня.

Между юпитерами и нашими черепами

Отраженья ночных видений вертятся, вызывая дрожь,

Чтобы мы, глядя, как тени то целуются, то убивают,

Поверили в реальность и стрельбы, и объятий,

Влюбляясь в целлулоидную ложь.

3.

Так что ж такое мир?

Который из двух снов пойдет к чертям?

Как выпасть нам из сна?

Зады поднимет красноглазый зал –

Прочь, полотно крахмальное и тени,

Прочь, солнечный владыка сказочек Уэллса,

Ты лучше б из реальности сбежал!

Но глаз на фотокарточке женат,

И одевает он невесту в кожу

Нелепой кривобокой правды.

Сон высосал у спящих веру в то,

Что люди в саванах вновь оживут исправно!

4.

Вот это – мир: он лгущая похожесть,

Клочок материи, что рвется от движенья,

Любя, но сам оставшись нелюбимым,

Ведь сон выкидывает мертвых из мешков

И делает их прах зачем-то кем-то чтимым.

Поверь, что мир таков.

Мы прокричим рассветным петухом,

Отправим к черту мертвецов забытых,

И наши выстрелы легко собьют

Изображенья с кинолент. А там

Мы снова сможем приравняться к жизни:

Всем, кто останется, – цвести, любить и жить!

И слава нашим кочевым сердцам.

…Особенно, когда октябрьский ветер

Мне пальцами морозными взъерошит

Копну волос, и пойман хищным солнцем,

Под птичий крик я берегом бреду,

А тень моя, похожая на краба,

Вороний кашель слышит в сучьях сонных,

И вздрогнув, переполненное сердце

Всю кровь стихов расплещет на ходу –

Я заточен в словесную тюрьму,

Когда на горизонте, как деревья,

Бредут болтливые фигуры женщин,

А в парке – звездная возня детей…

И я творю стихи из буков звонких,

Из дуба басовитого, из корня

Терновника, или из этих древних

Соленых волн – из темных их речей.

И папоротник маятником бьется:

Раскрой мне этот нервный смысл времён,

Смысл диска, вспыхивающего рассветом,

Смысл флюгера, что стонет от ветров, –

И я опять стихи творю из пенья

Лужаек, шорохов травы осенней,

Из говорящего в ресницах ветра,

Да из вороньих криков и грехов.

Особенно когда октябрьский ветер…

И я творю стихи из заклинаний

Осенних паучков, холмов Уэллса,

Где репы желтые ерошат землю,

Из бессердечных слов, пустых страниц –

В химической крови всплывает ярость,

Я берегом морским иду и слышу

Опять невнятное галденье птиц.