Шрифт:
— Это лучше, чем быть обвиненным в занятиях магией римлянами. Тогда наказанием будет распятие, — говорит Кифа.
Иешу хмурится.
— Я молю Бога, чтобы Он не допустил этого, — очень тихо говорит он.
От его слов Марьям плачет, но я не могу сказать, это слезы гнева или печали.
— Иешу, — начинает она, — к распятию может приговорить лишь сам префект Понтий Пилат. Безусловно, Синедрион не отдаст такое дело на рассмотрение префекта. [43]
43
…на рассмотрение префекта. — В Евангелии от Иоанна, 18,31, говорится, что иудеи сказали Пилату: «Нам не позволено предавать смерти никого». Вряд ли такое мог сказать иудей, наделенный хоть какой-то властью, поскольку это не соответствует действительности. Синедрион определенно имел право приговаривать к смерти, что подтверждается в Деяниях (4,1–22) и (5,17–42) а также описано Иосифом Флавием в «Иудейской войне» (6, 2–4).
Иудейский и римский суды рассматривали дела, находящиеся в их юрисдикции. Так, к примеру, идолопоклонство и богохульство — преступления с точки зрения иудейского закона, очевидно, абсолютно не интересовали римский суд, и ими занимался исключительно иудейский суд. С другой стороны, факт измены Риму никогда не был бы отдан на рассмотрение иудейского суда. Такие вопросы находились исключительно в юрисдикции римских властей.
Но в любом случае иудеи никогда никого не распинали. Распятие не являлось законным способом смертной казни с точки зрения иудейских законов. Узаконенной казнью были побитие камнями (Второзаконие, 17, 5), сожжение (Левит, 20,14), повешение (Иисус Навин, 8, 29) и умерщвление мечом (Второзаконие 20,13). Позднее при составлении свода предписаний Мишны «повешение» было заменено на «удушение».
Все смотрят на меня.
— Если честно, не знаю. Думаю, сомнительно, чтобы Синедрион стал беспокоить префекта по такому вопросу, но с уверенностью сказать нельзя. Каиафу просто ужасает возможность восстания.
— Значит, мы должны войти в Ерушалаим и принять свою судьбу, — говорит Кифа. — Господи, я готов отправиться вместе с тобой хоть в тюрьму, хоть на казнь, если это необходимо.
Иешу едва заметно, с грустью улыбается, будто он знает нечто, чего не ведает Кифа, и это печалит его.
— Мы войдем в Ерушалаим, как и было задумано, — говорит он, шумно выдохнув и поплотнее натягивая гиматий. — Конец света грядет. Царство Божие должно быть открыто для всех.
Он встает, а вместе с ним и его последователи. Один за другим они выходят из моего дома в лиловые предрассветные сумерки.
Когда внутри остаемся лишь мы трое, Иешу смотрит на Марьям.
— Ты вела себя так тихо, — говорит он. — Я надеялся, что ты скажешь больше.
— Я все время думала о Кифе. Я боюсь его, он ненавидит женщин, причем всех. [44]
— Не Кифа определяет, кому говорить и кому молчать, Марьям. Кого бы ни наделял Дух Святой божественным правом говорить, неважно, мужчина это или женщина. Ты не должна позволять ему заставлять тебя молчать. Мне нужно слышать твои слова.
Марьям глядит на меня.
— Иешу, я знаю: ты считаешь Кифу достойным доверия, но я другого мнения о нем, — шепчет она. — Он лишен веры и переменчив. Боюсь, ты узнаешь его истинную суть лишь…
44
…он ненавидит женщин, причем всех. — Пистис София, 36, 71.
— Достаточно, — вежливо прерывает он ее и снова целует в уста.
Они глядят друг другу в глаза. Тихий и прекрасный момент. Ходят слухи, что она его любовница, но ни он, ни она никогда не говорили об этом открыто. До сих пор я слышал от Иешу слова о его любви всего к двум женщинам — Марьям и ее сестре Марфе.
Она смотрит на него.
— Учитель, пообещай мне, что не станешь рисковать собой хотя бы в эту неделю. Я не вынесу, если…
Она не может закончить фразу.
— Если я умру? — заканчивает за нее Иешу, ласково улыбаясь.
Ее глаза наполняются слезами.
— Разве я не говорил тебе, Марьям, что и мужчина, и женщина становятся в точности тем, что они видят перед своим внутренним взором? Если ты видишь смерть, придет смерть. Если ты видишь свет, снизойдет свет. Если…
— Если видишь машиаха, станешь им, — заканчивает она. — Если видишь Отца, станешь Им. Смотри внутрь себя, и узришь, кем станешь. [45]
45
…узришь, кем станешь. — Евангелие от Филиппа (61, 29–35).
— Правильно, — хвалит он ее, гладя по волосам. — Мы здесь пробыли достаточно долго. Надо идти. Нельзя подвергать Йосефа еще большей опасности.
— Да, учитель.
Марьям выходит наружу.
Иешу задерживается. Он смотрит на меня.
«В этих глазах можно утонуть», — думаю я, не в силах оторвать взгляд.
— Йосеф, если случится худшее, не попросишь ли ты Совет семидесяти одного о том, чтобы они не передавали мое дело на рассмотрение префекта? Я бы предпочел, чтобы меня судил мой народ.
Его слова, как кинжал, пронзают мое сердце.
— Конечно, если до этого дойдет. Но все же постараемся сделать так, чтобы ни Совет, ни префект не обвинили тебя ни в каком преступлении.
Иешу кладет мне руку на плечо и прикрывает глаза, словно наслаждаясь последними мгновениями, проведенными со мной. Он улыбается, но как-то слабо и неуверенно.
— Я пришел, чтобы распять мир, [46] Йосеф. И не думаю, что это можно повернуть вспять сейчас.
46
…чтобы распять мир… — Евангелие от Филиппа, 63,25: «…Иисус пришел, распяв на кресте мир».