Шрифт:
– У Дженни снаружи машина. – Скот с первого взгляда увидел, как устал его отец. – Тяжело пришлось дома?
– Нет-нет, совсем нет. Я так рад, что ты в порядке. Что тут новенького?
– Все просто отлично, пап, все идет по плану. Как часы.
Северные пригороды Тегерана. 14.35. Жан-Люк, как всегда щеголеватый в своей подогнанной по фигуре летной форме и сшитых на заказ туфлях, вышел из такси. Как и было обещано, он достал стодолларовую бумажку и аккуратно разорвал ее пополам.
– Voil`a!
Водитель внимательно рассмотрел свою половину банкноты.
– Только один час, ага? Именем Аллаха, ага, не дольше?
– Полтора часа, как мы договорились, потом – прямиком назад в аэропорт. У меня с собой будет кое-какой багаж.
– Иншаллах. – Водитель нервно огляделся. – Здесь я ждать не могу, слишком много глаз. Один час и половина часа. Я буду за углом, вон там! – Он показал рукой вперед и уехал.
Жан-Люк поднялся по лестнице и отпер дверь квартиры 4а, которая выходила окнами на юг, на усаженную деревьями улицу. Это была его квартира, хотя нашла ее для него и договорилась о ней его жена, Мари-Кристин, которая останавливалась здесь во время своих редких визитов. Одна спальня с большой низкой двуспальной кроватью, хорошо оборудованная кухня, гостиная с мягким диваном и с аппаратурой класса Hi-Fi и проигрывателем: «Чтобы ты мог кружить голову своим подружкам, ch'eri, покуда ты не собираешься привозить их во Францию!» – «Я, ch'erie? Я ведь занимаюсь любовью, а не импортом!»
Он улыбнулся про себя, радуясь, что вернулся домой, и лишь немного раздражаясь тому, что столько приходится бросать здесь: его музыкальный центр был лучшим из лучших, пластинки – великолепные, диван – соблазнительный, кровать – о, такая упругая, вино, которое он с огромным трудом провез в Иран, и потом оставались еще его кухонные принадлежности.
– Esp`ece de con, [13] — громко выругался он, прошел в спальню и снял телефонную трубку. Телефон не работал.
13
Грязное французское ругательство.
Он достал чемодан из аккуратного стенного шкафа и начал собираться, споро и толково, потому что все заранее продумал. Первым делом, его любимые кухонные ножи и сковорода для омлетов, потом шесть бутылок самых лучших вин – оставшиеся сорок с лишним бутылок достанутся новому жильцу, временному жильцу, на случай если он когда-нибудь сюда вернется, который снял у него всю квартиру с завтрашнего дня, заплатив добрыми французскими франками: плата за месяц вперед на его счет в Швейцарии и изрядная сумма наличными в виде гарантии за возможную порчу имущества, тоже вперед.
Сделка понемногу доваривалась еще с тех пор, как он ездил домой на Рождество. Пока все ходили с шорами на глазах, фыркнул он про себя, я времени не терял. Хотя, конечно, у меня перед другими неоспоримое преимущество. Я француз.
Довольный, он продолжал укладывать чемодан. Новый владелец тоже был французом, престарелый приятель, работавший в посольстве, который уже много недель отчаянно пытался отыскать свободную, хорошо оборудованную garconni`ere для своей юной любовницы-грузинки, которая клялась, что в противном случае бросит его: «Жан-Люк, мой дорогой друг, сдай мне ее на год, на полгода, на три месяца. Я тебе ответственно заявляю, скоро единственными иностранцами здесь будут только дипломаты. Не говори никому, но я знаю это из самого надежного источника, из внутреннего окружения Хомейни в Нёфле-ле-Шато! Откровенно говоря, нам вообще известно все, что происходит: среди его сподвижников многие говорят по-французски и обучались во французских университетах. Пожалуйста, я тебя умоляю, я должен исполнить желание света моей жизни».
Мой бедный старый друг, с грустью подумал Жан-Люк. Благодарение Богу, мне никогда не придется так угождать женщине – Мари-Кристин очень повезло: у нее мудрый муж, способный сберечь ее состояние!
Последними вещами, которые он взял с собой, были его летные приборы и полдюжины черных очков. Всю свою одежду он запер в отдельный шкаф. Компания, разумеется, возместит мне убытки, и я смогу купить себе новую. Кому нужно старое барахло?
Жан-Люк закончил сборы, чемодан был аккуратно уложен. Он посмотрел на часы. Прошло тридцать две минуты. Отлично. Бутылка «Эрмитаж» в морозильнике достаточно охладилась; морозильник работал, несмотря на перебои с электричеством. Он открыл ее и сделал маленький глоток. То, что нужно. Три минуты спустя раздался стук в дверь. Чудесно.
– Сайада, ch'erie, как ты прекрасна, – тепло произнес он, целуя ее, но про себя подумал, ты совсем неважно выглядишь, усталая, измученная. – Как поживаешь, ch'erie?
– Я немножко простудилась, ничего страшного, – ответила она. Сегодня утром она увидела морщинки тревоги на лице и тени под глазами и знала, что Жан-Люк их заметит. – Ничего серьезного, и все уже прошло. Как ты, ch'eri?
– Сегодня – прекрасно. Завтра? – Он пожал плечами, помог ей снять пальто, легко подхватил ее на руки и опустился вместе с ней в объятия мягкого дивана. Она была очень красива, и ему было грустно расставаться с ней. И с Ираном. Как с Алжиром, подумал он.
– О чем ты задумался, Жан-Люк?
– Вспомнил шестьдесят третий, когда нас турнули из Алжира. Все это по-своему похоже на Иран, нас так же выдавливают отсюда против нашей воли. – Он почувствовал, как она шевельнулась в его объятиях. – Что такое?
– Мир иногда бывает так ужасен. – Сайада ничего не рассказывала ему о своей настоящей жизни. – Устроен так несправедливо. – Она с горечью вспомнила войну шестьдесят седьмого года в секторе Газа, гибель родителей, бегство из страны – ее история была очень похожа на его, – вспомнила кошмарную смерть Теймура и «их» катастрофическое появление. Она ощутила приступ дурноты, представив себе маленького Яссара и то, что они сделают с ее сыном, если она окажется непослушной. Если бы только я могла узнать, кто «они»…