Упрек -- покою, свету и теплу.

Напева горестнейшего желал

Мой слух, просил унылых, скорбных нот.

Я раковину гулкую взяла,

В нее дохнула, словно в звонкий рог --

И замерла, бесхитростных мелодий

Не извлекая -- ибо с островка

Морского, что лежал насупротив,

Навстречь зефиру вольно полетел

Напев нездешний, полный волшебством,

Способным погубить и воскресить.

И раковина пала на песок,

И раковину залило волной,

А душу -- током золотых мелодий.

И жизнь, и смерть вмещались в каждый звук...

О, звон чистейших нотных верениц!

Так сыплется весенняя капель --

Иль жемчуг бус, когда порвется нить.

Иль -- нет! Как будто лебеди в лазурь,

За звуком звук торжественно взмывал,

И умножал гармонию окрест.

Меня томила радость, будто хворь,

И, точно хворь, брала меня тоска --

Острей, чем радость. Я руками слух

Замкнула -- но и сквозь преграду рук

Донесся нежный, музыки нежней,

Призывный голос, восклицавший: "Феб!

О юный Феб! О светозарный Феб!"

Как больно было слышать имя "Феб"!

Отец мой! Ты навряд ли ощущал

Такую боль -- и ты не ощущал,

О Крон! Молю: не надобно винить

За жалобу мой дерзостный язык".

Струилась речь пугливо: так ручей

Струится морю бурному навстречь --

И повстречает бурю, как ни кинь!

И гневно грянул, точно ярый шторм,

Громоподобный Энкеладов бас --

Глагол был каждый тяжек и свиреп,

Как разогнавшийся, ревущий вал.

Не встал Титан -- лежал, облокотясь

О камень -- в знак безмерного презренья:

"Ни горе-мудрецам, ни дуракам

Внимать не время, о гиганты-боги!

Ни гром за громом, бивший в нас, пока

Мятежник Зевс опустошал колчан,

Ни круг за кругом преисподних мук --

Не хуже, не ужасней болтовни

Бесцельной, жалкой, немощной -- срамной!

Эй, сонный сброд! Рычи, реви, лютуй!

Иль не стегали громы, как бичи?

Иль вас не истязал молокосос?

Не заживо ли ты, властитель волн,

Варился в них?.. Ого! Я пробудил

Дремавший сброд, едва лишь изругал!

О радость! Вижу лица храбрецов!

О радость! Вижу тысячи очей,

Горящих местью!" -- Грозный Энкелад

Зашевелился грузно и восстал

Во весь огромный рост, и молвил так:

"Теперь вы -- пламя! Должно пепелить

Врагов, и очищать от них эфир;

Язвите лютых жалящим огнем,

Палите всех -- и смрадным дымом Зевс

Да захлебнется в собственном шатре!

О, пусть познает, сколь безбожен бунт!

Ведь мы не только царства лишены;

Потеря наша -- больше, скорбь -- острей:

Наш век, великий век, бесследно канул --

Волшебный век, не ведавший войны.

В то время, если речь держал Титан --

Внимали жадно жители небес;

И был Титан приветлив, а не хмур,

И был Титан заботлив, а не груб --

Однако, пораженье потерпев,

Доверчивости он изведал цену...

Воспряньте! Помните: Гиперион,

Светлейший бог, досель неуязвим!

Глядите! Вот он! Вот его лучи!"

И, с Энкелада не спуская глаз,

Увидели Титаны -- прежде, чем

Замолкло эхо в скалах, -- бледный свет,

На Энкелада павший. Недвижим

Стоял Титан, понудивший богов

Ожить. Потом окинул взглядом всех:

На каждом лике бледный свет мерцал,

А волны снежных Кроновых кудрей

Сияли, как сияет лишь бурун,

Встающий пред форштевнем при луне.

И серебристый разгорелся брезг --

И разом, точно тысячи зерцал,

Сверкнули скалы! Свет повсюду хлынул,

Ударил в ребра каменистых круч,

И в каждый гребень скальный и хребет:

Он от вершин разлился -- и до недр

Немеряных, неведомых, немых;

И всякий грохотавший водопад,

И всякий клокотавший водный ток,

Дотоль завешенные плотной мглой,

Сверкали нестерпимо для зениц.

То был Гиперион. Гранитный пик