И действительно, каков бы ни был социальный статус женщины: простолюдинка, проститутка, матрона, — одним из символов женственности было зеркало. При раскопках их найдено очень много; кроме того, их изображения встречаются на шкатулках, различных предметах роскоши, на надгробных памятниках. Один из самых прелестных примеров происходит из Белгики и относится к III в.: молодая матрона восседает, как на престоле, в красивом плетеном кресле, поставив ноги на скамеечку; она, так сказать, предана в руки служанок: одна заплетает ей волосы, другая прыскает духами, третья держит зеркало, позади стоит четвертая с большим кувшином. Благодаря этим занятиям, которые многие философы считали пустыми и даже опасными для общественного порядка, все они вошли в вечность.

Другой надгробный барельеф, из Пизы, труднее поддается истолкованию. Его поставил каменщик Публий Феррарий Гермес своему сыну Феррарию Поркулу и двум своим покойным супругам: Цецинии Дигне и Нумерии Максимилле. Под надписью — две серии изображений: с одной стороны, орудия труда заказчика — линейка, отвес, угольник и тесло, с другой стороны вокруг зеркала разложены булавка для волос, гребешок, флакон духов, щипцы для завивки и пара сандалий. Что это — очередное свидетельство о легкомыслии женщин, которые думают только о нарядах? Думаем, что нет. Учитывая контекст и социальное положение вдовца, мы полагаем, что это скорее товары, которыми торговали его жены в модной лавке.

Сидя дома, женщина любила забавляться с домашними животными. У Лесбии (существовала ли она в действительности — вопрос спорный) был воробушек, услада своей хозяйки, которая целый день держала его на груди, но вот милая птичка умерла [345] … Умерла и птичка Коринны — попугай, привезенный из Индии, прекрасно подражавший человеческому голосу; хозяйка похоронила его и написала на могиле:

Другие женщины умилялись горлинкам и сорокам. Но прелестный любимец мог стать опасен: некая женщина, сообщает врач Целий Аврелиан, заболела чумой, когда щенок слегка поцарапал ей лицо [347] . Бывали и совсем не прелестные любимцы: Антония, жена Друза, так обожала свою мурену, что чуть не отдала ей сережки!

Иные держали при себе от скуки девочек с роскошными волосами, некоторым удовольствие (delicia, deliciae) доставляли карлики и уродцы. Матроне доставляло огромное удовольствие показывать свои живые чудеса или собрание произведений искусства гостям — взрослым детям и подругам. Говоря с подругами, она любила что-нибудь погрызть — например жареные семечки, хотя они и вредили пищеварению [348] . Такие визиты она принимала в собственной комнате, которая называлась, как и спальня, cubiculum. Здесь можно было ненадолго отложить социальный декорум, столь могущественный во всей римской жизни; поэтому и сами комнаты отличались от предназначенных для официального существования вроде большой залы при входе, называвшейся атрием. Гости могли сидеть и в прохладном саду, который бывал больше и меньше, ухоженным и запущенным, но всегда оставался мил и римлянам, и римлянкам.

Днем и ночью, дома, в театре, в путешествии женщина определенного положения писала и получала письма — от маленьких записочек до целых диссертаций; мы знаем их почти исключительно по другим источникам, по мужским посланиям и ответам на женские письма: самих таких писем сохранились единицы. Слова любви таили угрозу для репутации женщины — но и ее партнера также. Из-за записки, которую Сервилия передала Цезарю прямо в заседании сената, судившего участников заговора 63 г., тот чуть не был заподозрен Катоном в пособничестве Катилине. Цезарю, чтобы оправдаться, пришлось показать Катону послание, и тот узнал о его связи со своей сводной сестрой [349] . Но при всей опасности таких записок, они волновали влюбленных, и Овидий [350] без колебаний советует женщине иметь стиль изящный, не слишком сложный, который может воспламенить робеющего ухажера (dubius amator). Встает вопрос, были ли стихи Сульпиции чем-то подобным или настоящими учеными стихотворениями; все современные исследования склоняют ко второму выводу, хотя там был чрезвычайно силен и эмоциональный заряд.

Что касается семейных и деловых писем, они считались вполне позволительными, и если переписка Корнелии — матери Гракхов — не вполне достоверна, то хорошо известно о несохранившихся письмах Теренции к Цицерону, по крайней мере во время его изгнания 58–57, наместничества 51–50 и гражданской войны 49–48 гг. до н. э.; в них шла речь и о денежных вопросах, и о политических новостях, и о семейных, в них жена подбадривала мужа. Хороший тон требовал для таких писем хорошего стиля, не вредила и малая толика греческого. И все-таки женщине не следовало уподобляться мужчине!

Небольшие приятные дарования женщине шли, но в меру: порядочной даме не подобало слишком хорошо танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах. Если она занималась поэзией, то исключительно для приятного времяпровождения; Саллюстию [351] не нравилось, когда одна дама «играла на кифаре и плясала изящнее, чем подобает приличной женщине», другие осуждали песенки, какие поют в Египте на берегах Нила (carmina nilotica), а Стаций одобрял свою падчерицу, которая плясала, играла на лире и пела — но только его стихи. Она не нашла себе мужа [352] ; возможно, ей попадались только такие семьи, где все еще полагали, что подобные способности не следует поощрять: они ведут либо к профессионализму синего чулка, либо к половой распущенности: так можно спутать матрону, женщину легкого поведения, проститутку и профессиональную артистку.

Иконография женщин-музыкантш довольно богата, но недостаточно ясна. На саркофаге Луция Атилия Артемата и Клавдии Апфии женщина играет на тамбурине (tympanum) — ударном инструменте в виде деревянного или бронзового обруча, обтянутого кожей, — перед почти обнаженным мужчиной с погремушкой из змеиного хвоста. При этом на церемониях в честь Кибелы и Аттиса на тамбуринах играли в основном женщины — это был атрибут богини. Другой пример: на барельефе в нише надгробного павильона, хранящегося в музее Бардо в Тунисе, изображена стоящая женщина, а возле нее пандура — трехструнная лютня с овальным корпусом. На этом инструменте играли также почти исключительно женщины — сидя, поставив лютню вертикально на колени.