Том 1. Авиация превращений
вернуться

Хармс Даниил Иванович
Шрифт:

всё

1926

Казачья смерть

Бежала лошадь очень быстро ее хозяин турондул. Но вот уже Елагин остров им путь собой перегородил. Возница тут же запыхавшись снял тулуп и лег в кровать Четыре ночи спал обнявшись его хотели покарать но ты вскочил недавно спящий наскоро запер письменный ящик и не терпя позора фальши через минуту ехал дальше бежала лошадь очень быстро казалось нет ее конца вдруг прозвучал пустынный выстрел поймав телегу и бойца. Кто стреляет в эту пору? Спросил потусторонний страж седок и лошадь мчатся в прорубь их головы объяла дрожь, их туловища были с дыркой. Мечтал скакун. Хозяин фыркал, внемля блеянью овцы, держа лошадь под уздцы. Он был уже немного скучный, так неожиданно умерев. Пред ним кафтан благополучный лежал, местами прогорев. Скакали день и ночь гусары, перекликаясь от тоски. Карета плавала. Рессоры ломались поперек доски. Но вот седок ее убогий ожил быстро как олень перескочил на брег пологий а дальше прыгнуть было лень. О, как <нрзб.> эта местность, подумал он, смолчав. К нему уже со всей окрестности несли седеющих волчат. Петроний встал под эти сосны я лик и нет пощады вам — звучал его привет несносный телега ехала к дровам. В ту пору выстрелом не тронут возница голову склонил пусть живут себе тритоны он небеса о том молил. Его лошадка и тележка стучала мимо дачных мест а легкоперое колешко высказывало свой протест. Не езжал бы ты, мужик, в этот сумрачный огород. Вон колено твое дрожит ты сам дрожишь наоборот ты убит в четыре места под угрозой топора кличет на ветру невеста ей тоже умереть пора. Она завертывается в полотна и раз два три молчит как пень. но тут вошел гучар болотный и промолчал. Он был слепень и уехал набекрень. Ему вдогонку пуля выла он скакал закрыв глаза все завертелось и уплыло как муравей и стрекоза. Бежала лошадь очень быстро гусар качался на седле. Там вперемежку дождик прыскал избушка тухнула в селе их путь лежал немного криво уж понедельник наступил — мне мешает эта грива,— казак нечайно говорил. Он был убит и уничтожен потом в железный ящик вложен и как-то утречком весной был похоронен под сосной. Прощай казак турецкий воин мы печалимся и воем нам эту смерть не пережить. Тут под сосной казак лежит.

Всё

19–20 октября 1926

«друг за другом шёл народ…»

друг за другом шёл народ ужимки тая в лице звериные он шёл все прямо потом наоборот летели поля необозримые там где зелёный косогор река поворачивала круто был народ как пуля скор и невинен был как утро невиден еще пройдя с полсотни вёрст кто то крикнул: «земля». кто то сразу вытянул перст но дальше итти было нельзя. уж над людьми колыхалась ночь проплывало [тысяча] миллион годин уж не шагом они а в скочь торапилися как один и ещё прошло 20 лет все умерли как по заказу <1 ст. нрзб.> им с двух сторон по глазу

3 ноября <1926>

Ответ Н.3. и Е.В

Мы спешим на этот зов эти стоны этих сов этих отроков послушных в шлемах памятных и душных не сменяем колпака этой осенью пока на колпак остроконечный со звездою поперечной с пятилучною звездой с верхоконною ездой и два воина глядели ждите нас в конце недели чай лишь утренний сольют мы приедем под салют.

15 ноября <1926>

Случай на железной дороге

Как-то бабушка махнула и тотчас же паровоз детям подал и сказал: пейте кашу и сундук. Утром дети шли назад сели дети на забор и сказали: вороной поработай, я не буду, Маша тоже не такая — как хотите может быть мы залижем и песочек то что небо выразило вылезайте на вокзале здравствуй здравствуй Грузия как нам выйти из нее мимо этого большого на заборе — ах вы дети — вырастала палеандра и влетая на вагоны перемыла не того кто налима с перепугу оградил семью волами вынул деньги из кармана деньги серые в лице. Ну так вот, а дальше прели все супа — сказала тетя все чижи — сказал покойник даже тело опустилось и чирикало любезно, но зато немного скучно и как будто бы назад. Дети слушали обедню надевая на плечо мышка бегала в передник раздирая два плеча, а грузинка на пороге все твердила. А грузин перегнувшись под горою шарил пальцами в грязи.

1926

Пророк с Аничкиного моста

Где скакуны поводья рвут, согнув хребты мостами, пророк дерзает вниз ко рву сойти прохладными устами. О непокорный! Что же ты глядишь на взмыленную воду? Теребит буря твой хохол, потом щеку облобызает, Тебя девический обман не веселит. Мечты бесскладно придут порой. Веслом о берег стукнет всадник. Уж пуст — челнок. Уж тучен — гребень. И, тщетно требуя поймать в реке сапог, рыдает мать. Ей девочка приносит завтрак: бутылку молока и сыр, а в сумке прятает на завтра его красивые усы. В трактире кончилась попойка. Заря повисла над мостом. Фома ненужную копейку бросает в воду. Ночь прошла. И девочка снимает платье, кольцо и головной убор, свистит, как я, в четыре пальца и прыгает через забор. Ищи! Никто тебе помехой не встанет на пути твоём. Она ушла, а он уехал и вновь вернулися вдвоём. Как загорели щёки их! Как взгляд послушный вдруг притих! За ними горница пуста, и растворились их уста: — Мы плыли ночью. Было тихо. Я пела песню. Милый грёб. Но вдруг ныряет тигр плавучий пред нашей лодкой поперёк. Я огляделась вкруг. Фонтанка, проснувшись, знаменье творит. За полночь звякают стаканы. Мой брат стучится: отвори! Всю ночь катались волны мимо. Купался зверь. Пустела даль. Бежали дети. А за ними несли корону и медаль. И вот, где кони рвут поводья, согнув хребты, сбегают вниз, ноздрями красными поводят и бьют копытом седока, — мы голос ласковый слыхали. Земля вертелась в голос тот. И гром и буря утихали. И платье сохло на ветру. И, волчьим шагом оступаясь, на мост восходит горд и лих пророк. А мы не плыли дальше, на брег скакая женихом.

всё

1926

Скупость

Люди спят: урлы-мурлы. Над людьми парят орлы. Люди спят, и ночь пуста. Сторож ходит вкруг куста. Сторож он не то, что ты, сон блудливый, как мечты. Сон ленивый, как перелет, руки длинные, как переплет. Друг за другом люди спят: все укрылися до пят. Мы давно покоя рыщем. Дым стоит над их жилищем. Голубь-турман вьет гнездо. Подъезжал к крыльцу ездок. Пыхот слышался машин. Дева падала в кувшин. Ноги падали в овраг. Леший бегал — Людий враг. Плыл орел. Ночь мерцала — путник брел. Люди спали — я не спал: деньги я пересыпал. Я считал свое богатство. Это было святотатство. Я все ночку сторожил! Я так деньгами дорожил.

всё

1926

Виктору Владимировичу Хлебникову

Ногу на ногу заложив Велимир сидит. Он жив.

1926

1927

стих Петра Яшкина — Коммуниста

Мы бежали как сажени на последнее сраженье наши пики притупились мы сидели у костра реки сохли под ногою мы кричали: мы нагоним! плечи дурые высоки морда белая востра Но дорога не платочек и винтовку не наточишь мы пускали наши взоры версты скорые считать небо падало завесой опускалося за лесом камни прыгали в лопату месяц солнцу не чета сколько времени не знаю мы гналися за возами только ноги подкосились вышла пена на уста наши очи опустели мох казался нам постелью но сказали мы нарочно чтоб никто не отставал на последнее сраженье мы бежали как сажени как сажени мы бежали !пропадай кому не жаль!

всё

1927

«лошадка пряником бежит…»

Лошадка пряником бежит но в лес дорога не лежит не повернуться ей как почке не разорвать коварной бочки

1926–1927

«двух полководцев разговор…»

Двух полководцев разговор кидался шаром изо рта щека вспухала от натуги когда другой произносил не будь кандашки полководца была бы скверная игра мы все бежали б друг за дружкой знамена пряча под горушкой Но вдруг ответ звучал кругами расправив пух усов, комрот еще в плечах водил руками казалось он взбежит умрет и там с вершины голос падал его сверкала речь к ногам не будь кандашки полководца то пораженье было б нам И вмиг пошли неся винтовки сотни тысяц, пол горы двести палок, белые головки пушки, ведьмы, острые топоры. Да-с то было время битвы ехал по полю казак и в седле его болталась Манька белая коза.