Том 1. Авиация превращений
вернуться

Хармс Даниил Иванович
Шрифт:

<1927>

«Вот у всадника вельможи…»

Вот у всадника вельможи усы нечайно поднялись он больше двинуться не может руки белые сплелись

<1927>

1928

Прогулка

Шел медведь вздув рога стучала его одервенелая нога он был генералом служил в кабаке ходил по дорогам в ночном колпаке увидя красотку он гладил усы трепал он бородку смотрел на часы пятнадцать минут проходили шутя обрушился дом подрастало дитя красотка в доспехе сверкала спиной на бледном коне и в щетине свиной. Рука облетала на конский задок коса расцветала стыдливый цветок. Белый воздух в трех шагах глупо грелся на горах открывая лишь орлу остуденую ралу. Над болотом напролом ездил папа с топором из медведя он стрелял нажимая коготок пистолеты отворял в полумертвый потолок на шкапу его капрал обнимался в темноте с атаманом и орал и светился в животе. Дева шла неся портрет на портрете был корнет. У корнета вместо рук на щеке висел сюртук а в кармане сюртука шевелилася рука. Генерал спрятал время на цепочке золотой. Генерала звали Леля потому что молодой. Он потопал кублуками приседал и полетал под военными полами о колено бил металл увидя девицу на бледном коне сказал генерал: «Приходите ко мне». Девица ответила: «Завтра приду. Но ты для меня приготовь резеду». И, сняв осторожно колпак с головы, столетний вояка промолвил: «Увы. От этих цветов появляются прыщи я спрячусь в газету, а ты меня поищи. Если барышня-мадам обнаружит меня там получите в потолок генеральский целовок».

Все.

1926–1928?

«Здраствуй. Ты снова тут…»

Здраствуй. Ты снова тут. Садись пожалуйсто на эту Атаманку, Возьми цветочек со стола и погляди вокруг: …Эстер: А что ты сделаешь со мной? Тебя, creboy, Раздвину ноги И суну голову туда И потечет моих желаний Эстерки длинная вода.

«Ты ночуешь с Даниилом…»

Ты ночуешь с Даниилом Но к несчастью — Даниил Хоть и в рифму с Михаилом Но совсем не Михаил

«Шел мужчина в согнутых штанах…»

Шел мужчина в согнутых штанах в руках держал махровый цветочек то нюхал он цветочек, то не нюхал то думал он в платочек, то не думал и много франтов перед ним казались вымыслом одним. Француза встретил наш герои и рот открыл — обдумать как приветить «Vous aitez enfen» — что значит: «Вы герой» сказал мужчина в согнутых перчатках и в шляпе наклоненной к сапогам в тяжелом драпе до колена с одною пуговкой на пиджаке. француз покрылся фиолетом и вынув руку из кармана ответил пистолетом. Ба-бах! ответил он мужчине прямо в сердце ба-бах! ответил он мужчине прямо в грудь мужчина выпустив цветочек подумал в шелковый платочек: неужто смерть в моем саду? неужто смерть в моем саду? НЕ-УЖ-ТО СМЕРТЬ В МОЕМ САДУ?

июль 1928

Мама Няма Аманя

Гахи глели на меня сынды плавали во мне где ты мама, мама Няма мама дома мамамед! Во болото во овраг во летает тетервак тертый тетер на току твердый пламень едоку. Твердый пламень едока ложки вилки. Рот развей. Стяга строже. Но пока звитень зветен соловей сао соо сио се коги доги до ноги некел тыкал мыкал выкал мама Няма помоги! Ибо сынды мне внутри колят пики не понять ибо гахи раз два три хотят девочку отнять.

Всё.

4 августа 1928

Падение с моста

Окно выходило на пустырь квадратный как пирог где на сучке сидел нетопырь Возьми свое перо. Тогда Степанов на лугу посмотрит в небо сквозь трубу а Малаков на берегу посмотрит в небо на бегу. Нам из комнаты не видать Какая рыба спит в воде Где нетопырь — полночный тать порой живет. И рыба где а с улицы видней особенно с моста как зыбь играет камушком у рыбьего хвоста. Беги Степанов дорогой! Скачи коварный Малаков рыб лови рукой Тут лошадь без подков в корыто мечет седока. Степанов и Малаков грохочет за бока. А рыба в море жрет водяные огурцы. Ну да, Степанов и Малаков большие молодцы! Я в комнате лежу с тобой с астрономической трубой в окно гляжу на берег дощатый где Малаков и герр Степанов открыли материк. Там я построю домик Чтоб не сидеть под ливнем без покрова, а возле домика стоит уже готовая корова. Пойду. Прощайте. Утоплюсь. Я Фердинанд. Я Герр Степанов. Я Маклаков! Пойду гулять в кафтане И рыб ловить в фонтане. Вот мост. Внизу вода. БУХ! Это я в воду полетел. Вода фигурами сложилась. Таков был мой удел.

всё

5 августа 1928

Осса

Посвящается Тамаре Александровне Мейер.

На потолке сидела муха ее мне видно на кровати она совсем уже старуха сидит и нюхает ладонь; я в сапоги скорей оделся и второпях надел папаху поймал дубинку и по мухе закрыв глаза хватил со всего размаху Но тут увидел на косяке свинью сидящую калачом ударил я свинью дубинкой, а ей как видно нипочем. На печке славный Каратыгин прицелил в ухо пистолет ХЛОПНУЛ ВЫСТРЕЛ Я прочитал в печатной книге, что Каратыгину без малого сто лет и к печке повернувшись быстро подумал: верно умер старичок оставив правнукам в наследство пустой как штука сундучок, (Предмет в котором нет материи не существует как рука он бродит в воздухе потерянный вокруг него элементарная кара.) Быть может в сундучке лежал квадратик похожий на плотину. Быть может в сундучке сидел солдатик и охранял эфира скучную картину мерцая по бокам шинелью волосатой. глядел насупив переносицу как по стенам бегут сухие поросята. В солдатской голове большие мысли носятся: играет муха на потолке марш конца вещей. Весит подсвечник на потолке, а потому прощай. Покончу жизнь палашом — все можно написать зеленым карандашом. На голове взовьются волосы когда в ногах почуешь полосы. Стоп. Михаилы начали расти качаясь при вдыхании премудрости. Потом счисляются минуты они неважны и негромки. Уже прохладны и разуты как в пробужденьи видны ноги. Тут мысли внешние съедая — приехала застава — Сказала бабушка седая характера простова. Толкнув нечайно Михаила я проговорил: ты пьешь боржом, все можно написать зеленым карандашом. Вот так Тамара дала священный альдюмениум зеленого комара. Стоп. Разошлось по конусу летало ветром по носу, весь человеческий остов одно смыкание пластов рыба плуст торчит из мертвых уст человек растет как куст вместо носа трепещет осса в углу сидит свеча Матильды голышом — все можно написать зеленым карандашом.

Понедельник 6-ое августа 1928 года.

С.-Петербург.

Жизнь человека на ветру

посвящаю Эрике

В лесу меж сосен ехал всадник, Храня улыбку вдоль щеки. Тряслась нога, звенели складки, Волос кружились червяки. Конь прыгнул, поднимая тело Над быстрой скважиной в лесу. Сквозь хладный воздух брань летела Седок шептал: «Тебя, голубчик, я снесу. Хватит мне. Ах, эти муки, Да этот щит, да эти руки, Да этот панцирь пудов на пять, Да этот меч одервенелый Прощай, приятель полковой, Грызи траву. Мелькни венерой Над этой круглой головой.» А конь ругался: «Ну и ветер! Меня подъемлет к облакам. Всех уложил проклятый ветер Прочь на съедение к волкам. С тебя шкуру снять долой Сжечь, притворив засовом печку И штукой спрятать под полой Снести и кинуть в речку. Потом ищи свою подругу, Рыб встречных тормоши, Плыви, любезный мой, в Калугу, В Калуге девки хороши.» Пел конь, раздув мехи Седок молчал в платочек Конь устремил глаза в верхи Седок собрался в маленький комочек. «Вот жизнь, — ворчал седок — Сам над собой не властен — Путь долог и высок, Не видать харчевни где б остановиться, Живешь, как дерева кусок, Иные могут подивиться. Что я: сознательный предмет, Живой наездник или нет?» Конь, повернув к нему лицо: «Твоя конусообразная голова, Твой затылок, твое лицо, Твои разумные слова. Но ухо конское не терпит лжи Ты лучше песнь придержи». «Как, — закричал седок летучий, — Ты мне препятствуешь? Тварь! Смотри я сброшу тебя с тучи, Хребет сломаю о фонарь.» Но тут пронесся дикой птицей Орел двукрылый, как воробей. И всадник хитрою лисицей Себя подбадривал: «Ну, дядя, не робей!» А конь смеялся: «Вот так фунт! Скажи на милость, вот так фунт.» «Молчи, — сказал седок прелестный, — Мы под скалой летим отвесной, Тут не до шуток, Тем более конских, Наставит шишек этот пень Ты лучше морду трубочкой сверни.» Но конь ответил: «Мне это лень.» И трах! Губой со всего размаха, У всадника летит папаха, Кушак, болотные сапоги! Кричит бедняжка: помоги! Хромым плечом стучит в глину, Изображая смехотворную картину. А конь пустился в пляску, Спешит на перевязку, И тащит легкую коляску. В коляске той сидит детина, Под мышкой держит рысака Глаза спокойные, как тина, Стреляют в землю свысока, Он едет в кузницу направо Храня улыбку вдоль щеки Ресниц колышется грива, Волос кружатся червяки. Он поет: «Моё ли тело Вчера по воздуху летело? Моя ли сломанная нога Подошвой била облака? Не сам ли я вчера ругался О том, что от почвы оторвался? Живёшь, и сам не знаешь: почему? Жизнь уподоблю я мечу.» Пропев такое предложенье Детина выскочил из брички (Он ростом в полторы сажени) Рукой поправил брючки. Сказал: «Какие закавычки Сей день готовит для меня?» И топнул в сторону коня. «Ну ты, не больно топочи! — Заметил конь через очки. — Мне такие глупачи То же самое, что дурачки.» Но тут детина, освирепев, В коня пустил бутылкой. «Я зол как лев — Сказал детина пылкий. — Вот тебе за твое замечание.» Но конское копыто Пришло в бесконечное качание. Посыпались как из корыта Удары, полные вражды. Детина падал с каждым разом И вновь юлил, как жертва скуки и нужды: «Оставь мне жизни хоть на грош, Отныне буду я хорош Я над тобой построю катакомбу Чтоб ветер не унес тебя.» А сам тихонько вынул бомбу. Конь быстро согласился взмахом головы И покатился вдоль травы. Детина рыжим кулаком Бил мух под самым потолком. В каждом ударе чувствовалась сила Огонь зажигался в волосах И радость глупая сквозила В его опущенных глазах. Он как орел махал крылами Улыбкой вилась часть щеки Усы взлетали вверх орлами Волос кружились червяки. А конь валялся под горой, Раздув живот до самых пят. Над ним два сокола порой В холодном воздухе парят.

ВСЕ

14-18 ноября 1927

«По вторникам над мостовой…»

По вторникам над мостовой Воздушный шар летал пустой. Он тихо в воздухе парил; В нем кто-то трубочку курил, Смотрел на площади, сады, Смотрел спокойно до среды, А в среду, лампу потушив, Он говорил: Ну город жив.

1929