Пальцы Меларн всё ещё двигались, показывая слово, которое окончилось жестом согнутого пальца, обозначавшим вопрос:

Нападём?

Каватина почти смеялась. Немного поздно для такого предложения. Она была связана магическим кнутом, жар от которого постоянно жёг её кожу, напоминая о жалком положении. Даже учитывая всё это, Рыцарь кивнула, замаскировав жест под простой подъём головы, и мельком оглядела узлы на запястьях. Если Халисстра действительно нападёт, то у неё будет момент, чтобы, перекатившись по земле, схватить святой символ. Меларн же в это время медленно поднималась.

Демон повернулся к ней и проревел:

— На землю!

Халисстра, хныча, упала.

Каватина сжалась в комок, но демон сжал её плечо, останавливая Рыцаря. Балор перевернул её на спину. Он опустил руку, весившую как крупный валун, ей на грудь.

— Для Рыцаря Тёмной Песни ты не очень умна, — сказал демон.

Глаза Каватины расширились, ведь она не говорила ему, кто она такая.

Балор улыбнулся:

— Ах да, я умею читать твои мысли. И твои — Халисстра.

Неужели это так? Каватина представила, как она расчленяет демона. Медленно.

Вендонай рассмеялся:

— Халисстра надоела мне. А тебя я нахожу забавной.

Он лениво провёл когтем по обнажённому телу Каватины.

Рыцарь знала, что он будет рад, если она будет дрожать под его прикосновениями. Она смотрела в его глаза, жёстко контролируя тело, не позволяя ему дёргаться.

— Ты меня не пугаешь, — сказала она.

— Я — вижу, — демон опустил тупую морду к её груди, и вдохнул. Когда он встал, улыбка разрезала его лицо. — Халисстра предала тебя. Она привела тебя прямо ко мне. Скажи, жрица Эйлистри, что ты с ней сделаешь, если переживёшь это?

— Милосердие Леди Танца — бесконечно, — ответила Каватина. — Если Халисстра действительно раскается…

— Но она этого не сделает, — усмехнулся Вендонай. — И мы оба знаем это. Помни, я слышу твои мысли. Мгновением прежде, ты пыталась достать свой святой символ. Как раз перед этим, ты мечтала проткнуть Халисстру своим клинком. Ты бы задушила её своими собственными руками и предала навсегда её душу Абиссу, если бы только эта тварь могла умереть.

Халисстра всё ещё съёжившись позади демона, захныкала.

Каватина не ответила. Это было правдой. В целом, если не смотреть на детали.

— Да… — прошипел демон через ряд острых зубов. — Это ведь так, правда? Это и есть твоя тёмная сторона, Каватина, та, которую ты скрываешь. Тебя довольно тяжело подавить. Твёрдость. Несгибаемость, рождённая гордостью.

Каватина ничего не сказала. У неё были причины быть гордой. Кроме того, сейчас она сожалела о своих мыслях.

Демон наклонился ниже:

— Ты следуешь за догмами своей веры. Но иногда это довольно трудно для тебя. Твой характер иногда… проявляется. Ты наслаждаешься охотой, убийством. Чуть больше, чем нужно.

— Я делаю, как велит Эйлистри.

— Да. Но я вижу, что лежит в основе этого. То, что заставило тебя поставить охоту за демонами во главе. Гнев, — демон поднял голову. — Возможно, рождённый ревностью? Что могло заставить тебя, такого гордого Рыцаря Тёмной Песни Убийцу Селветарма, ревновать к чему-либо?

Каватина снова промолчала. Она сосредоточилась на ненависти к демонам, и к этому отродью в частности. Она заместила этим все мысли в голове. Запихнув все остальное в тёмный угол, где Вендонай не сможет отыскать это.

— О, так вотчто это? — демон воскликнул, и ложное удивление появилось на его звероподобной морде. — Всё это… только потому, что тебя не искупили?

Халисстра села позади него. Она наклонилась вперёд, и с надеждой смотрела на Каватину.

— Я — жрица Эйлистри, — медленно проговорила Каватина. — Я дала клятву клинка так же, как и остальные жрицы…

— Не так же, — мягко произнёс Вендонай. — Они были искуплены. А ты… просто дала клятву.

Каватина скривилась. Демон играл с ней, дёргая её за самые потаённые страхи и бросая их ей в лицо. Она не должна была попасться на это:

— У меня не было никакого божества-покровителя до принятия меча Эйлистри. Я родиласьв этой вере. В отличие от других, мне не нужно было искупление. Мне было нечего искупать.

— К счастью для тебя, — промурлыкал Вендонай, — Потому что, в отличие от других жриц, ты возможно, никогда не сможешь быть искуплена, — он наклонился ниже, и из его раны потекла кровь. — И знаешь почему?