– Нет, все хорошо. – Голосок ее прозвучал слабо, едва слышно. – Я научилась у своей бабушки, это часть воспитания дочери самурая.

– Как он называется?

– Не знаю. Но она говорила мне, что, как бы человек ни дергался, узел только крепче становится.

– Я тоже хочу попробовать.

Сэйсю огляделся и попросил мать принести веревку. Оцуги хотела было предложить свой пояс, но передумала. Она уже была на пороге, когда снова поменяла решение, сняла пояс и обмотала талию другим, лежавшим в ивовой корзине.

Сэйсю вытянул ноги у подушечки Каэ и попытался связать колени полоской ткани, все еще хранившей тепло тела Оцуги.

– Так? А теперь вот так, да?

Вместо того чтобы сделать простой узел, когда один конец пояса обвивается вокруг другого, протягивается в петлю и процедура повторяется вновь, только концы меняются местами, по самурайской методе один конец нужно было обвить вокруг другого дважды, затем оба конца протянуть в петлю и подоткнуть. Это уже повязка, а не узел, и запросто она не соскользнет.

Сэйсю был в восторге. Он расправил кимоно и снова и снова завязывал и развязывал пояс, словно малый ребенок, завороженный новой игрушкой.

– Как просто, матушка! Но очень умно. Каспар такому не учил. Удивительно легко! И полезно! Можно пользоваться, чтобы кровь останавливать. Восхитительно! Только женщина из сословия самураев способна выдумать такое.

Оцуги ответила на его ребяческий энтузиазм улыбкой:

– И правда!

Она снова стала самой собой, прежние сила и уверенность в себе вернулись к ней – она твердо решила, что в следующий раз займет место Каэ.

Прошло полмесяца, прежде чем здоровье Каэ окончательно восстановилось. Забираться в фуро самостоятельно она смогла только через неделю после опыта. Оцуги преданно ухаживала за ней. Каэ воспринимала это болезненно, часто отказывалась от ее услуг и говорила, что ей поможет Кобэн. Но пожилая женщина не желала ничего слушать. Она стала невероятно чуткой и ласковой и в нескольких разговорах с Каэ упомянула, что молилась за нее. Во всем мире нет второй такой доброй и заботливой свекрови, как Оцуги, считали все окружающие.

– Неужели я на самом деле проспала три дня? – спросила ее Каэ.

– Да.

– Но вы, матушка, очнулись через несколько часов. Мне так жаль, что вам пришлось поволноваться за меня. Пожалуйста, простите.

Каэ тщательно подбирала слова, надеясь узнать, не догадалась ли Оцуги о том, что ей самой дали совершенно иное питье. Но Оцуги ничуть не обиделась. Да и отразить замечание невестки для нее тоже не составило особого труда, поскольку она уже представляла себе, как сыграет в следующем опыте сына куда более значительную роль.

Все полагали, что жена и мать лекаря Ханаоки относятся друг к другу с пониманием и очень близки по духу. Но на деле их вражда и взаимная ненависть, не находившие выражения в словах и поступках, только усилились. Может статься, подобное противостояние неизбежно между свекровью и невесткой? Вероятно, так оно и есть. Однако в данном случае конфликт, несомненно, подогревался окружающими. К примеру, ученики Сэйсю, приходившие навестить выздоравливающую Каэ, не скрывали своего восхищения и хвалили ее в присутствии Оцуги, которая всего лишь каких-то три дня тому назад была единственным предметом восхищения. Кожей ощущая растущую холодность Оцуги, Каэ желала как можно быстрее встать на ноги и избавиться от прикосновений ее ледяных рук. Она внимательно осмотрела свое тело, когда в конце концов смогла самостоятельно дойти до уборной, и увидела синяки от повязок под коленями и на икрах – свидетельство яростных метаний в бреду. И конечно же на внутренней стороне бедра, где все болело с того момента, как она пришла в себя, обнаружились следы от пальцев – три багровых круга с желтыми краями. Сэйсю проверял действие обезболивающего снадобья в тех же самых местах, что и в предыдущем опыте. Он посмел коснуться бедра жены на глазах матери!

От запаха в уборной Каэ стало дурно, голова закружилась, она потеряла равновесие, ударилась о стену и с грохотом рухнула на пол. Прибежала Корику поглядеть, все ли с ней в порядке. Бледная Каэ сумела выдавить улыбку и сказать, что все хорошо, не заметив, с каким ужасом золовка смотрит на нее. Однако Каэ была рада, что переплюнула Оцуги, и не имела ничего против временной слабости, хотя понадобилось немало дней, чтобы силы окончательно к ней вернулись.

Наступил первый день весны. Каэ в одиночестве стирала у колодца. Прохладная вода ласкала обветренные руки. Настроение у нее было приподнятое, время от времени она отрывалась от белья и хихикала, припоминая забавные моменты своей жизни, и особенно один из них – сегодняшний разговор с Оцуги. Сэйсю ушел на постоялый двор к больному, состояние которого внезапно ухудшилось, поэтому, когда его мать очнулась после действия снадобья, принятого накануне, рядом с ней оказалась только Каэ.

– Сколько я проспала? – спросила Оцуги.