Следующими были крабы. Она не видела их под белой непрозрачной крышкой контейнера, но все равно ее передернуло, когда она подносила к сканеру мокрую этикетку, которую наклеивали в рыбном отделе.

Томас наблюдал за кассиршей. Ему было жаль ее. Внешностью и поведением она напоминала ему его девушку, которая была у него в Высшей медицинской школе. Лиз. Он помнил, как неловко он себя чувствовал, когда привел Лиз домой, чтобы познакомить с матерью, и как мать заставила его понять, что она ему не пара.

Да, она была ему не пара. Худышка с тонкими светлыми волосами и симпатичным, но пустым лицом. Ее очень портили зубы – они были неровные, и она не слишком хорошо за ними ухаживала. В последнюю неделю их общения он увидел затяжку у нее на колготках. А за неделю до этого заметил, что у ее блузки грязный воротник.

– Вы знаете, что Кора Барстридж умерла?

– Кто?

– Актриса. Кора Барстридж. Об этом писали утренние газеты.

Трейси покачала головой в знак того, что ей об этом ничего не известно, поднесла к сканеру картонку с яйцами, полученными от кур с деревенских птичников, затем склонила голову набок и приоткрыла рот.

– Это та, которая в понедельник получила награду?

– Да, награду Британской академии кино и телевидения.

– А, тогда знаю. Так она умерла. Жаль. – У нее вырвался смешок. – Не очень-то это справедливо – получить награду и тут же умереть.

За яйцами последовали четыре манго.

– Вам нравятся фильмы Глории Ламарк?

– Кого?

– Глории Ламарк, – тихо повторил Томас.

– Никогда о ней не слышала, – сказала девушка.

Она в молчании пробила оставшиеся продукты, затем помогла сложить их в пакет. К ее удивлению, мужчина протянул ей кредитную карту. На ней стояло имя: Теренс Джоэль.

В то время как она ждала, пока распечатается чек, Томас вынул из кармана монету и подбросил ее.

– Орел или решка? – спросил он.

Трейси удивленно посмотрела на него, затем пожала плечами и сказала:

– Решка.

Он выложил монету на запястье и посмотрел на нее. Решка. Он положил монету обратно в карман.

– Вам повезло, милая. Сегодня у вас счастливый день!

Он вынул из кармана узкий белый конверт и отдал его девушке.

– Возьмите. Отложите пока. Потом откроете.

Трейси смущенно взяла конверт и положила его на полку под кассой.

– Ч-что это?

– Откроете попозже и увидите.

Томас подписал чек, сложил продукты в тележку и покатил ее к выходу.

Трейси провожала его взглядом. Никто пока не подходил к ее кассе и не мешал делать это. Теренс Джоэль. Не Лайам Нисон. Что в конверте? Мужчина стоял на тротуаре с пластиковыми пакетами в руках и махал рукой такси.

«У Лайама Нисона, наверное, был бы личный водитель», – подумала Трейси.

Она посмотрела через плечо на торговый зал. Никто не шел к кассе и не обращал на нее внимания. Такси отъехало. Она посмотрела на конверт. На нем от руки было написано ее имя.

Трейси открыла конверт и обнаружила в нем четыре пятидесятифунтовых банкнота и записку без подписи, на простой бумаге, в которой говорилось:

Снаружи дом номер 14 по Провост-авеню не представлял собой ничего особенного: обыкновенный отдельно стоящий дом тридцатых годов, с пригородным фасадом «под Тюдоров», очень похожий на остальные дома в этом тихом медвежьем углу под названием Барнс, в юго-восточном Лондоне, всего в нескольких сотнях ярдов от Темзы и паре миль от кабинета Майкла в Шин-Парк-Хоспитал. Но внутренность дома была полностью перестроена, жилая площадь разделена на три части и располагалась на разных уровнях. В одной части, где была сейчас Аманда, в то время как Майкл возился на кухне, находились кресла, расставленные так, чтобы было удобно беседовать; в другой – большой полукруглый диван, и она предназначалась для просмотра телевизора; третья представляла собой отливающую сталью столовую.

Из кухни доносился чудесный запах.

На полках было множество трехмерных головоломок – пазлов. На больнично-белых стенах висели небольшого размера современные картины – отличающиеся тонкой техникой сложные абстракции, некоторые из которых напоминали кошмары, некоторые, напротив, умиротворяли своей меланхоличностью, а одна пленила Аманду спокойной красотой в духе картин Хокни.

Майкл сказал ей, что головоломки собрал он. Но чьи же это картины? В какой-то мере они будоражили ее любопытство, в них было смешение контрастов, как и в самом Майкле.