– Пять сотен, – произнес Мэрион. – Учитывая, что одна треть идет мне, а две трети тебе, ты должна мне сто шестьдесят семь. Могу дать сдачу.

– Мэрион! – в изумлении воскликнула Бобби. – Я считала, что должна тебе всего семнадцать долларов. Ведь он же должен был оставить только пятьдесят,верно?

– Одна треть мне, две трети тебе – так положено.

– Но ведь я не обязана была говорить тебе, сколько он мне оставил. Ты наказываешь меня за то, что я такая честная.

– Крошка, ты просто не могла не похвастать. За это ты и расплачиваешься. Честолюбие. Во всем виновато честолюбие. У меня тоже есть честолюбие, которое должно быть оплачено.

– Мэрион, ты ведь не знаешь, что значат для моих детей лишние деньги.

– Слушай, – сказал Мэрион, – можешь пойти и утопить их. Мне без разницы.

И он подумал, не врезать ли ей. Он редко такое себе позволял, но она раздражала его. До того провинциальна и к тому же еще мазохистка. Считает, что уж очень опустилась. Вот какие типажи, подумал он, составляют его конюшню. Нет, ударить ее будет ошибкой. Через неделю Бобби будет с удовольствием этим заниматься.

– Мэрион, мне кажется, я должна кое-что тебе сообщить.

– Может, перестанешь объявлять о своих намерениях, а будешь просто говорить! – взорвался он.

– По-моему, я сильно втрескалась в Айтела, – напрямик заявила она, – и в связи с этим возникла определенная проблема, о которой тебе следует знать. Мэрион, я не создана для того, чтобы ходить по вечеринкам.

– Ничего подобного – создана. Я еще не встречал девчонки, которой это было бы не по плечу.

– Я подумала, что если у меня получится с Чарли Айтелом, ну, в общем, тогда я хотела бы бросить этим заниматься и считать мою работу маленьким эпизодом, который был в моей жизни, когда я сидела на мели. Я, понимаешь ли, думаю при этом о детях. – Бобби положила руку Мэриону на плечо. – Я надеюсь, ты не огорчишься и не будешь считать, что зря потратил на меня время. Понимаешь, я действительно сильно влюбилась в Чарли. То, что было сегодня ночью, случается не часто. На те деньги, что он мне дал – минус семнадцать долларов тебе, это из пятидесяти, – я могла бы начать добропорядочный образ жизни.

Мэрион не слушал ее. Он вспомнил о попугае, которого она держала, и представил себе, как она стоит перед клеткой в убогой гостиной своего коттеджа и, по-детски картавя, разговаривает с птицей; при этом он подумал, не перебрал ли марихуаны, потому что ему казалось, это птица разговаривает с Бобби, а теперь Бобби превратилась в птицу и разговаривает из клетки с ним.

– Послушай, – вдруг спросил Мэрион, – ты что, думаешь, Айтел зациклился на тебе?

– Уверена, что зациклился. Иначе он бы так себя не вел.

– Но он ведь не сказал, когда снова с тобой увидится?

– Я просто знаю, что это будет скоро.

– Давай выясним, – сказал Мэрион и потянулся к телефону.

– Не станешь же ты звонить ему сейчас, – запротестовала Бобби.

– Он не будет против, если я его разбужу, – сказал Мэрион, – просто примет еще одну сонную таблетку.

Он слышал на линии гудки телефона. Через минуту, а то и больше раздался звук рухнувшей на пол трубки, и Мэрион усмехнулся, представив, как Айтел, отупевший наполовину от сна, наполовину от нембутала, шарит в темноте по полу в поисках ее.

– Чарли, – бодрым тоном произнес Мэрион, – это Фэй. Надеюсь, не потревожил.

Бобби примостилась к нему, чтобы слушать ответы.

– А-а… это ты… – Голос у Айтела был хриплый. Последовало молчание, и Фэю передалось по проводам, как старается Айтел понять, что к чему. – Нет-нет, все в порядке. А в чем дело?

– Ты можешь говорить? – спросил Мэрион. – Я хочу сказать, твоей подружки нет рядом?

– Ну, в определенном смысле, – сказал Айтел.

– Ты все еще не проснулся, – рассмеялся Мэрион. – Скажешь своей подружке, я звонил, чтобы подсказать тебе, на какую лошадь ставить.

– Какую еще лошадь?

– Я имею в виду девчонку по имени Бобби, с которой ты встречался. Помнишь Бобби?

– Да… Конечно.

– Ну так вот: она только что ушла отсюда, и она все время говорила о тебе. – И нейтральным тоном, как судья на поле, добавил: – Чарли, не знаю, как обстоит дело с тобой, но Бобби клюнула на тебя. Бог мой, еще как клюнула-то.