Шприц Игорь
Шрифт:
ТОНКИХ. Я тоже большой.
ТАНЯ. Если бы ты был большой, тебе неинтересно было бы читать. Большие живут, а не читают. (Пауза.) Поговори со мной.
ТОНКИХ. Давай тему.
ТАНЯ. Мы прожили вместе тридцать лет и никогда не говорили т а к.
ТОНКИХ. Тебе кажется.
ТАНЯ. Мне приснилось три сна.
ТОНКИХ. «Мне приснилось три сна…» Это ты хорошо сказала.
ТАНЯ. Первый сон… Ты, наверное, их уже не помнишь.
ТОНКИХ. По утрам я их забываю.
ТАНЯ. У тебя отвратительная черта: если ты чего-то не понял, то никогда не унизишься до вопроса.
ТОНКИХ. Почему ты так думаешь? Я понял.
ТАНЯ. Что ты понял?
ТОНКИХ. То, что ты говоришь о чем-то страшно далеком.
ТАНЯ. Иногда мне хочется, чтобы ты был так глуп, так… чтобы тебя можно было пожалеть.
ТОНКИХ. Жалей мои седины.
ТАНЯ. Я хотела тебе рассказать… (Вздрагивает.) Ужасно.
ТОНКИХ. Да, ночью в нашем возрасте ужасно.
ТАНЯ. Наконец-то ты хоть что-то не понял.
ТОНКИХ. Не понял, так пойму.
ТАНЯ. Не поймешь…
Тонких читает.
ТАНЯ. Я тебе изменила сегодня три раза.
ТОНКИХ. Опять эта роковая цифра.
ТАНЯ. Замолчи.
Тонких читает.
ТАНЯ. Интересно, тебе было когда-нибудь больно?
ТОНКИХ. Было.
ТАНЯ. Расскажи.
ТОНКИХ. Много раз.
ТАНЯ. А в последний раз?
ТОНКИХ. Когда ты сказала мне «замолчи».
ТАНЯ. А в предпоследний?
ТОНКИХ. Когда на целом заводе не нашлось ни одного человека, умеющего грамотно прочесть схему. Это было во вторник.
ТАНЯ. А сегодня уже суббота.
ТОНКИХ. Боль на мне наросла, как ороговевшая кожа.
ТАНЯ. Как броня.
ТОНКИХ. Да, как броня.
ТАНЯ. Ты помнишь себя молодым?
ТОНКИХ. Помню ли я… Конечно, помню. Я не знаю только, было ли это.
ТАНЯ. Ты меня прости. Мне очень плохо.
Тонких читает.
ТАНЯ. Нас совсем не будет?
ТОНКИХ. Совсем.
ТАНЯ. Их нет уже так давно, а ведь они были час назад. Знаешь, иногда снятся незнакомые люди. Это, наверное, наши предки.
ТОНКИХ. А может, наши потомки?
ТАНЯ. Может быть… Их бы рассмотреть, узнать, расспросить… Ты меня слушаешь?
ТОНКИХ. Да.
ТАНЯ. Ты их почти не знал. И я их давно забыла. А они пришли. Даже не знаю, жалко мне их или нет… А я была такая усталая, так мне было пусто, когда они приходили… Как это у Бунина? «Ужели тот безглазый череп…»
ТОНКИХ. Ну-у…
ТАНЯ. Да. Да. «Ужели тот безглазый череп… Ужели…» Ох, Боже мой.
ТОНКИХ. Поставь-ка чаю, Таня. И сухариков погрызем, ржаных.
ТАНЯ. Поставлю. Поставлю чай.
Встает, идет к двери, что-то шепча. Тонких откладывает книгу, встает, ходит по комнате.
ТОНКИХ. Какие нужны… какие слова?.. И меня смутила… Не хочу этого — ни думать, ни решать… (Громко.) И не думать! (Садится.) А до нее? А до нее, там, в Иркутске? Ксендзенская. Полячка. Умерла, на верное. А если жива? Все равно умерла. Все выжгло это время!.. Еще глоток, еще. И перед смертью не надышишься, а ее нет и нет… Пройти — и не оглянуться. Не оглянуться, главное. Вот в чем фокус. Да где же она?
Уходит. Возвращаются вместе. Он несет чайник и заварной. Она — чашки. Глаза красные.
ТОНКИХ. Совсем ты расклеилась.
ТАНЯ. Да. Совсем расклеилась.
ТОНКИХ. А знаешь, почему?
ТАНЯ. Почему?
ТОНКИХ. Потому что к сердцу ты принимаешь близко то, что к нему близко. И какая ты пенсионерка после этого? Даже в Бога не веришь.
ТАНЯ. Я верю. Я верю, что кто-то видит наши жизни. Не может быть, чтобы никто не видел. И пусть Он, Тот, кто видит, хоть как-то скажет об этом. Пусть он скажет: не было плохого и не было случайного. Все было так, как должно было быть.