— Нет, — сдержанно улыбнулась Марина, — Меня сопровождали двое мужчин.

— Двое? — удивился Деклер. Он проверялся по пути в ресторан, но «сопровождения» не заметил.

— Вы и мой муж, — простосердечно рассмеялась Марина. — Он сидит за четвертым столиком от нас налево и наблюдает за нами.

— Он вооружен? — поинтересовался Киевиц.

— Конечно. У него пистолет.

— Откуда у вас с мужем оружие?

Марина заговорщически посмотрела на

Деклера, будто спрашивала, отвечать Киевицу или нет. В ее глазах появились озорные огоньки. Деклер тепло улыбнулся, вспомнив встречу в полуразрушенном блиндаже, в знак согласия слегка наклонил голову.

— Мы с мужем и Шарлем в окопах на реке Диль нашли. Кроме того спрятали в каменоломнях под Вавром около местечка Грэ-Дуасо ящик ручных гранат и десять противотанковых мин. Так что воевать можно.

На лице Киевица появилась довольная улыбка, Марина явно нравилась ему, но он продолжил:

— Говорите, пришли в сопровождении мужа? Не верите нам?

— Не от вас он охраняет меня, — с затаенной обидой молвила она. — Вам я верю. Иначе бы не пришла.

— Господа офицеры! — раздался громкий голос за офицерским столом. — Я предлагаю тост за майора Крюге. Он успешно командовал полком при взятии крепости Льеж! Перед ним сложили оружие бельгийцы. За здоровье майора!

За столом хмельно и победно зашумели офицеры, выражая майору Крюге свое восхищение, а он сдержанно раскланивался с ними, польщенный лестью и объявленной на весь ресторан славой победителя Льежа.

И вновь, с высоко поднятым бокалом в руке, о себе напомнил Старцев.

— Господа офицеры великого фюрера! — прокричал он зычно. Хотел было произнести тост с места, но подумав, решил, что таким образом не выделит себя среди собравшихся и, чего доброго, своей заурядностью не произведет впечатления на Крюге. Поэтому, отставив стул, направился к нему с подобострастной улыбкой.

— Господа! Я, боевой генерал белой русской армии, на своем опыте знаю, что такое под пулями ходить в атаку, что такое победа над врагом. Я преклоняюсь перед мужеством покорителя Льежа. Позвольте приветствовать вас, господин майор, по русскому обычаю. — Чокнулся с ним бокалом, провозгласил торжественно, — Ура! Ура победителю Льежа!

В хмельном упоении зашумели офицеры, а Старцев, счастливый тем, что произвел впечатление на Крюге, важно проследовал на свое место, полагая, что теперь без угрызения совести имеет право сидеть за столом — он отработал свой сребреник.

Возбужденный неожиданным открытием взгляд Марины остановился на самодовольно улыбающемся Крюге.

— Он брал Льеж? — прошептала она, — И залил бельгийской кровью непокорную крепость?

— Видимо, так, — уклончиво ответил Деклер.

— Почему же до сих пор вы не уничтожили этого Крюге? — повернула Марина гневное лицо к Деклеру и Киевицу и смотрела на них с упреком и осуждением.

— Гм, гм, — замялся Киевиц, почувствовав неловкость от неожиданного и категоричного вопроса Марины. После паузы и минутного замешательства обещающе сказал:

— Еще не время, мадам. Майор Крюге получит свое. Можете не сомневаться.

— Не время? — Марина пожала плечами, неуверенно согласилась. — Может быть. Дай-то Бог убить Крюге. Только, чем раньше, тем лучше. Зачем же медлить?

Оркестр, до сих пор игравший мелодично и тихо, вдруг взревел фанфарами, мелкой дробью барабана, оглушительными раскатами литавр и на смену медленному танго пришел стремительный, захватывающий танец артисток кабаре. Зал ресторана погрузился в полумрак. На эстраде, в ослепительном свете прожекторов появились полуобнаженные танцовщицы.

— Бельгия веселится, — горестно заметила Марина.

— Вы ошибаетесь, мадам, — возразил Деклер. — Это веселится не Бельгия. Она готовится к схватке. Ей не до веселья.

В каком ресторане артистки кабаре не возбуждали подвыпивших мужчин, не доводили до экстаза тех, кто готов был потерять голову при виде их полуобнаженных, стройных фигур, похотливо извивавшихся в ритме танца? Крюге и его офицеры появление на эстраде танцовщиц восприняли с опьяненным восторгом. Подхваченные увлекательным зрелищем, будоражащим воображение и кровь, они поднялись и направились к эстраде, чтобы поближе и бесцеремонно рассмотреть артисток, вызывающе дерзко отплясывающих какой-то немыслимый по своей непристойности танец. Старцев тоже было поддался этому соблазну, но вдруг сообразил, что таким образом упускает удобный момент позволить себе вольность за чужим столом — хорошо выпить и закусить. Правда, он мог это сделать и раньше, но самолюбие не позволило нарушать застольный этикет. Теперь же, когда офицеры повалили к эстраде, он почувствовал себя полным хозяином стола — наполнял бокалы вином, жадно пил, заметно хмелел и поспешно ел, утоляя голод, который в оккупированном Брюсселе коснулся и его. Стремительный танец на эстраде окончился так же внезапно, как и начался. Офицеры неистово аплодировали, кричали и требовали повторения танца и Старцев понял, что его одинокому пиршеству наступал конец. Он залпом осушил еще один бокал, и, как ни в чем не бывало, поспешил к эстраде к одобрительным и требовательным возгласам офицеров присоединил и свой запоздалый восторг:

— Браво! Браво! Брависсимо! — кричал он, пробиваясь поближе к майору Крюге.

Когда же офицеры вернулись к столу, объявил:

— Господин майор, я обещал русские песни. Артист здесь. Разрешите начать?

— О, генерал слов на ветер не бросает. Так, кажется, говорят русские? — довольно ответил пылавший здоровьем и весельем Крюге.

— Совершенно верно, господин майор, — подхватил Старцев, поспешил объявить на весь зал.

На эстраде появился артист, и притихший зал бельгийского ресторана полилась задушевная, истинно русская, песня «Очи черные». Она разливалась сначала медленно, как бы в грустной раздумчивости о прекрасной любимой женщине, а затем, набрав силу, вдруг выплеснулась на притихших слушателей с таким душевным потрясением, такой страстью и болью, что слушать ее безразлично было нельзя.