— Боитесь? — строго спросила свое отражение Лена Брускова.

Отражение кивнуло головой.

— Вы ничтожное и жалкое существо! — сказала Лена. — Вы не артистка. Вот и всё!..

Ей очень хотелось, чтобы отражение не согласилось с ней. Чтобы оно даже прикрикнуло на нее, но отражение молчало. Лена снова села на диван и взяла со столика афишу. Ее имя — «Елена Брускова» — набранное крупными красными буквами, стояло рядом с именами известного чтеца и популярного пианиста. Лена внимательно прочитала всю афишу, и ей вдруг показалось, что это не она, Лена, будет петь сегодня вечером в Большом зале филармонии, а другая, неизвестная ей, знаменитая и гордая Елена Брускова. Той же Елене Брусковой, конечно, все трын-трава! Она выйдет на эстраду уверенно, смело, розовая, улыбающаяся, в длинном красивом платье со шлейфом. И она не будет бояться наступить на этот проклятый шлейф. Нет, та Елена Брускова умеет обращаться со шлейфом и с нотами; она знает, как надо поклониться публике, чтобы, с одной стороны, в поклоне не было академической холодности, с другой — не чувствовалась девчоночья ученическая восторженность. Та Елена Брускова все знает!.. Конечно, Лене приходилось за время своего учения в музыкальной школе выступать в ученических концертах, но — посудите сами! — разве можно сравнивать закрытый концерт учеников с тем, что Лене предстояло пережить сегодня первый раз в жизни? Как из Лены — вот из этой девчонки с испуганными глазами — превратиться в Елену Брускову, как?!

В соседней комнате послышались грузные шаги. Потом раздался низкий, грубый женский голос:

— Есть тут кто живой или нет?

— Есть, есть, Мария Карповна! — радостно отозвалась Лена. — Идите сюда!

Появилась старуха, такая громадная, широкая и тяжелая, что Лене почудилось, будто в комнату вошел гардероб, одетый в черное поношенное платье из тафты.

Марию Карповну Шарапову знал весь приморский городок, в котором прошло Ленино детство и куда по прихоти судьбы она приехала с путевкой краевой филармонии на свои первые в жизни гастроли. Когда-то Мария Карповна была эстрадной певицей, исполнительницей «старых таборных песен и цыганских романсов». Но это было давно, очень давно! От того далекого времени у Марии Карповны осталась лишь пачка выцветших фотографий (отдельно лежат карточки ее четырех официальных мужей — крепкая старуха пережила всех четверых), высохший лавровый венок с полинявшей лентой, на которой написано: «Нашему многоуважаемому соловушке от купеческого сословия г. Павлодара», и потрепанная папка с нотами. Чего только нет в этой папке! Там и «Отцвели уж давно», и «Он целовал ее», и «О бедном гусаре замолвите слово», и другие, забытые, мертвые теперь романсы и песни. Когда у нее пропал голос, профсоюз выхлопотал старухе пенсию Мария Карповна поселилась в маленьком городке на берегу моря. Она не переставала считать себя артист кой, и в городе любили рассказывать, как однажды, на чьих-то именинах, ее попросили спеть «что-нибудь душещипательное». Принесли гитару. Мария Карповна взяла инструмент, уставилась тяжелым, гипнотизирующим взглядом на блюдо с остатками домашнего винегрета, затянула было хриплым басом «Отцвели уж дав но…», но вдруг отбросила от себя гитару и, как утверждали очевидцы, «у нее по щекам — вот такие! — слезы покатились».

Мария Карповна звонко чмокнула Лену в щеку, села на стул и сказала:

— Калитка у вас открыта, дверь тоже. Я так прямо и вошла, как слон. Где твои-то?

— Мама в магазин пошла, а папа у себя в больнице. Как живете, Мария Карповна?

— Ничего, скриплю! — ответила старуха, и стул под ней действительно жалобно заскрипел, словно предупреждал, что за последствия не отвечает. — Дай-ка мне другой стул, — сказала она сердито, — а то этот какой-то хлипкий. Беда с этой мебелью!

— Да вы на диван садитесь, Мария Карповна! Он прочный!

Мария Карповна села на диван и здесь почувствовала себя наконец в безопасности. Она подмигнула Лене и сказала:

— Сердечко-то, поди, бьется?

— Бьется, Мария Карповна! — призналась Лена.

— В городе многие идут на концерт, я знаю. Только и слышно: «Вы пойдете дочку доктора Брускова слушать?»

— Неужели будет аншлаг, Мария Карповна?

— Наверное!

— Какой ужас!

Мария Карповна посмотрела на расстроенное лицо Лены и засмеялась. Ее плечи затряслись.

— Чудачка! — сказала она, продолжая смеяться. — Ей-богу, ты меня уморишь!.. У нее — аншлаг, а она — в ужасе! Неужели так боишься, Лена?

— Боюсь! — сказала Лена с вызовом. — И ничего в этом нет смешного. Все боятся. Вы, наверное, тоже боялись?

— Нет, матушка, — гордо сказала Мария Карповна, — не я боялась, а меня боялись!

— Кто вас боялся? Публика?

— Публика-то меня обожала. А боялись меня аккомпаниаторы. Один в Полтаве — до революции это еще было — соврал, сбил меня, я его — при публике — нотами по лысине. Он на меня потом в суд подал.

— И вас судили?

— Помирились. Я ему за позор перстенек подарила с бриллиантом. Хорошей воды был бриллиантик, хоть и фальшивый. А вообще-то… многие, конечно, боялись публики… вроде вот как ты.

— Мария Карповна, ведь я первый раз выступаю на таком концерте!

— Да, да, да!.. Вот помню, был такой куплетист — Гришка Носков. Комик, нахал, хам. Выходил на эстраду — под босяка: в рваных штанах, в опорках. Успех, конечно, колоссальный. А каждый раз — стоит перед выходом за кулисой, бледный, бедняжка, как смерть, и трясется.

— А вы? Неужели ни капельки не боялись?!

Мария Карповна, прищурившись, подумала и сказала:

— У меня амулет был… против этого!

— Какой амулет?

— Одна цыганка из хора, столетняя старуха, подарила мне амулет. Я с этим амулетом через всю жизнь прошла.

Она взглянула на Лену, как бы оценивая ее, порылась в своей необъятной, видавшей виды сумке, достала коробочку из-под лекарства и, открыв ее, показала Лене крохотную, пожелтевшую острую косточку.

— Возьми! — сказала Мария Карповна, и на глазах у нее вдруг выступили слезы. — Мне он все равно уже… ни к чему. А у тебя вся жизнь впереди. Возьми — дарю!

— А что это такое, Мария Карповна? — недоумевая, спросила Лена, разглядывая загадочную косточку.

— Точно не знаю. Когда выходишь на эстраду — держи в руке вместе с платком. Потом положи на рояль. Будешь уходить — возьми, не забудь. Для того и в платок надо его прятать, чтобы потом не забывать. Поняла?