Шрифт:
– Да, мы поехали вместе и все осмотрели, – ответила она, выпуская струю дыма.
– И вы выбрали себе угловую спальню?
– Она была самая большая и удобная, – пояснила Кира.
– А с остальными договаривался ваш супруг?
– Конечно. У него были деловые отношения с каждым из них. Царедворцев немного плохо себя чувствовал, но он тоже согласился. А Харазов был только рад этому общению.
– Почему рад?
– Он собирался уходить из своей кооперации и переходить в компанию Пашкова. Насколько я знаю, все было уже обговорено.
– Вы пригласили еще и румынского посла с супругой.
– Это не я их пригласила, – достаточно резко ответила Кира, – а сам Пашков.
– Можно узнать, зачем?
– Он хотел через румынского посла выйти на французского. Они, кажется, близкие друзья, я точно не знаю. Но если бы от меня зависело это приглашение, я бы никогда в жизни их не позвала.
– Почему?
– Вы его жену видели? Эту прошмандовку Илону, которая давно всякий стыд и совесть потеряла? Я ее давно знаю. Таких особ просто опасно пускать в свой дом. Либо мужа уведет, либо ложки серебряные украдет.
– Вам не кажется, что не совсем корректно говорить так о супруге иностранного посла?
– Это она сейчас стала супругой иностранного посла, а до этого была самым известным «пылесосом» нашего города. У нее список мужчин такой, что первый том «Войны и мира» позавидует, если их всех переписать. Она бессовестный человек, с которым нельзя иметь дело, – убежденно произнесла Кира.
– И тем не менее вы оказались в одной компании…
– О чем очень сожалела.
– Вы приехали туда раньше всех?
– Да. Я поднялась наверх, а Пашков обошел дом и еще поговорил с кухаркой.
– О чем?
– Он интересовался, какие блюда будут приготовлены на вечер. Ведь на предполагаемый банкет должны были привезти блюда из города, он заказал целую гору всякой снеди.
– Что было потом?
– Пашков встречал гостей внизу. Сначала приехали Харазов со своей Терезой – тоже цыпочка себе на уме, считает себя самой умной и ловкой. Потом Царедворцев с Виолеттой…
– Они, кажется, официально не зарегистрированы?
– Нет. Они живут в гражданском браке. Старшая дочь Царедворцева не разрешает отцу жениться. Боится, что его миллионы ей не достанутся. Дурочка, думает о себе и деньгах больше, чем о счастье собственного отца!
– А вы считаете, что ее отец будет счастлив с Виолеттой?
– Уверена в этом. Виолетта – чуткий человек, отзывчивый, добрый. И самое главное – умный. В наши дни это редкое качество. – Кира достала вторую сигарету и снова щелкнула зажигалкой.
– Что было дальше? – поинтересовался Дронго.
– Потом приехал посол со своей половиной, и они тоже поднялись в свою спальню. Последним прибыл Турелин. Он был без жены, но и для него выделили отдельную комнату. Пашков поднялся наверх, умылся, и как раз тогда позвонил наш водитель. Он был внизу, ждал еще двух приглашенных. Но не гостей. Два певца должны были выступать вечером двенадцатого и на следующий день – Роберт Криманов и Марек Лихоносов. Они приехали по одному и прошли в отведенные им комнаты.
– Вы давно их знаете?
– Давно, – кивнула Кира, – я работала с ними. Вы, наверное, не в курсе, но я окончила Гнесинку и работала в труппе самого Наума Мавзона.
– Да, мне говорили об этом.
– Поэтому я всех знаю. А Марек вообще был тогда в танцевальной группе. Молодой, худой, голова торчала на шее словно на палочке… Мы его даже подкармливали. Это потом он переквалифицировался в певца.
– Деньги должен был заплатить ваш муж?
– Да, конечно. А кто еще? Царедворцев не посмеет тратить деньги без согласия своей дочери. У Харазова неприятности на службе, а румынский посол и Турелин вообще приехали на халяву.
Между ее внешним видом, этой обстановкой и речью была огромная дистанция, и это чувствовалось сразу.
– Когда вы планировали собраться за столом?
– Мы договорились к девяти часам вечера, – ответила Кира, – чтобы проводить старый год и встретить новый. Старый Новый год, как его обычно называют.
– Но вы спустились вниз?
– Да. Я пошла вниз, чтобы поговорить с Робертом Кримановым. Ему мы платили больше других.
– Договорились?
– Во всяком случае, он всегда готов был нам уступить, – сказала Кира.
– И когда спускались вниз, никого не видели?
– Нет, никого.