Порядком утомившись в процессе асинхронной гребли, Дрыга тяжело вывалился на берег и пополз по траве на четвереньках, подальше от проклятой реки. Все еще тяжело дыша, он встал, покачиваясь от усталости, оглянулся на Припять и, покачав головой, аккуратно разжал кулак — в перепачканной ладони лежало тускло поблескивающее кольцо. Дрыга, заглядевшись на него, почему-то даже забыл, как дышать, хотя только что едва смог отдышаться как следует.

Он даже не услышал своего приятеля, который, увидев плывущего бедолагу, поспешил на лодке к берегу, чтобы не упустить выгодного момента и вдоволь поприкалываться над мокрым, как губка, Дрыгой.

— Дрыга! Ты где, водолаз?

Однако Дрыга не только не уловил иронии, но даже не удосужился оглянуться на подошедшего кореша. Заглянув через плечо застывшего в неестественной позе приятеля, Шмыга, четко уловив суть происходящего, жадным взглядом впился в колечко. Безоблачное до тех пор, его настроение резко упало ниже ватерлинии — ибо его приятель одномоментно превратился из прекрасного объекта для насмешек в весьма удачливого чувака. Почувствовав, кто здесь на самом деле лузер, Шмыга принялся выкручиваться, как шуруп из фанеры:

— Сразу видать, что медное!

И кроме того, решил «на всякий пожарный» закинуть удочку «на дурачка»:

— Дай поносить.

Дрыга, однако, дурачком не был и в рыбалке больше участвовать не хотел, не проглотив неуклюжую наживку. К тому же удачливый ныряльщик, едва ли не впервые почувствовав в себе столь плохо скрываемую уверенность, не упустил случая поиздеваться над дружком:

— Поцелуй!

Шмыга по складу характера был готов на что угодно за пару лишних копеек, в том числе и перекраситься в любые цвета, ну, а с чувством юмора у него всегда были проблемы, поэтому он с готовностью придвинулся к Дрыге:

— Ага, сейчас… поцелую… ты только не дергайся.

Честно говоря, опыта в столь интимном процессе у него не было никакого, поэтому, зажмурив глаза и сложив губы трубочкой, он придвинул свое лицо к лицу приятеля.

Тот всегда знал, что Шмыга тупой, но никак не ожидал, что настолько. Мазнув идиоту пятерней по роже, Дрыга завопил:

— Ах ты, голубятня!..

Шмыга обиженно засопел носом:

— Ты не так понял… Осторожно…

И снова принялся придвигаться к Дрыге, стараясь не упускать из виду крепко зажатое в кулаке кольцо. Сделав вид, что хочет обнять друга, он вдарил ему со всей мочи по руке в надежде, что заветное колечко выпадет, но надеждам его не суждено было сбыться — Дрыга в последний момент успел спрятать руку за спину. Тут уж хочешь не хочешь — а пришлось обниматься. Дальнейшие события подробно описаны Камасутрой — глава шестая, позиция «Влюбленные сумоисты».

Катаясь по траве, Дрыга и Шмыга мутузили друг друга почем зря, впрочем, особого превосходства нельзя было признать ни за одной из сторон. Однако на свою беду Дрыга подал приятелю дурной пример — принявшись душить Шмыгу, он не довел начатое до конца, а вот его недавний кореш был куда как более последователен. Давиться за копейку или удавить за нее кого-то другого — доступная диалектика…

Когда Дрыга перестал-таки дрыгаться в руках своего диалектически подкованного приятеля, тот не стал долго соображать, что к чему, — его больше интересовала нежданная добыча. Разжав потную ладошку потерпевшего, Шмыга ухватился за кольцо, сунул его себе в рот и, слегка прикусив теплый металл зубами, захихикал:

— Не… кажись, не медное!

Вдоволь налюбовавшись на кольцо, он нацепил его на указательный палец и… исчез.

По закопченным стенам пещеры, приютившей под своими сводами троих туристов, гуляли отсветы пламени от небольшого костерка. Двоих карапузов, возлежавших неподалеку от импровизированного очага, развлекал своими байками их проводник — Голый, он же бывший известный рационализатор-рецидивист Шмыга. Устав слушать заунывное бормотание хмыря, Соня принялся разглядывать матерно-наскальную живопись, щедро украшавшую стены пещеры, однако вскоре запутался в хитросплетениях богатого на выдумку народного языка и пихнул в бок привычно закемарившего Федора:

— Слышь, чего Голый бает — говорю же тебе, он нас ночью придушит, как пить дать.

Только сейчас Федор наконец-то сообразил, чем был навеян его живописный сон о гомосексуалистах-душителях, а Шмыга тем временем продолжал травить свою историю, благо недостатка в нахлынувших на него воспоминаниях о здешних местах, когда-то бывших ему родными, не было:

— Тут и началось. Кто же знал, что за час до этого станция накрылась, — видимо, проникнувшись собственными воспоминаниями, он зашелся в приступе кашля: — Абыр, абыр, абырвалг. Конечно, в Припяти уже давно купаться нельзя было, но тут другой коленкор! Дрыга тогда получил тройную дозу — говорят, от того и помер, а я пять лет в горах скрывался. Оказывается, Карпаты — это не только мопед!!!

Кажется, этой мысли Сеня до конца не поверил, впрочем, Шмыга не обращал внимания на реакцию карапузов:

— Короче, жрал что ни попадя, хорошо хоть пару раз туристы попадались — я им за тушенку ночным светильником подрабатывал. А вы до сих пор думаете, что у меня шерсть на башке из-за кольца вылезла? Да оно только на неокрепший подростковый мозг действует. У кого… он есть.

Сеня наклонился к клюющему носом приятелю:

— Федор Михалыч, а ты понял юмор? Вот до меня не дошло.