Ехали, делая короткие остановки, чтобы накормить коней, самим пожевать. Ночевали, где ночь застанет.

На третий день сотенный Евсей Великий, едущий - в верстах - впереди, послал к боярину Андрею Воронцову коннонарочного, - сообщал, что в лесу сделана засека "зело крепка", - сходу не смог взять.

На подмогу боярин бросил сотню во главе с Аникием.

Многодневный буран со снегопадами сделал местность непроезжей - только по узкой дороге шли войска.

Московская сотня спешилась. Прошли мимо Гришки, тяжело ступая, утопая в снегу, великокняжеские вои. За ними двинулись вятчане.

Обстреляв издалека засевших за засекой мужиков-разбойников тяжелыми стрелами из самострелов, московская рать узким клином пошла в атаку. На острие, в железной личине44, - молодой рослый сотенный Аникий.

Подпустив воев на два десятка шагов, мужики, укрытые за стволами наваленных деревьев, ответили; но широколезвные стрелы не пробивали пластинчатую броню москвичей, окованные железом щиты и личины...

Государевы вои в изображающих медвежьи морды личинах - у кого не было, защитили лица щитами, - с грозным боевым кличем, от которого снег пластами попадал с мохнатых веток темных елей, пихт, - сблизились, вступили в рукопашный...

Гришка с товарищами, в легкой бранной одежде, ждал сигнала: "Преследовать противника!"

Снежная завеса поднялась над сечей. По шуму можно было предположить - бой ожесточился...

А погода портилась. Белый снег короткого зимнего дня посерел. Пошел снег, подхваченный вьюжным ветром, он несся над землей, забивал рот, ноздри; и было уже не понять, откуда идет снег - то ли валится сверху, то ли метелит снизу, - в нескольких шагах трудно разглядеть человека.

Из белой кутерьмы вынырнул вой. Без шапки, с мокрым лицом - сосульки на бороде. В руке оголенный меч, с обоюдоострого лезвия крошатся ошметки красного льда; пошатываясь, прошел мимо расступившихся вятчан к боярину.

Немного погодя вызвали сотенного Евсея. Вернулся Евсей Великий построжавший, брови сурово сдвинуты. Собрал десятных ватаманов, воев и, стараясь перекричать посвист-вой бурана, заговорил:

– Разбойники засели крепко... За засекой снежно-ледяные городки настроили... Велено обойти... Разделимся: с первыми я пойду, со вторыми Иван Заикин.
– Гришка по пуп в снегу вышагивал за длинным, по-журавлиному переставлявшим ноги воем. "Вот бох росту дал! Мне бы так", - позавидовал по-хорошему. Гришке совсем было не страшно идти по лесу навстречу разбойникам,

Дядя Иван - так называл он ватамана Ивана Заикина, - назначив длинного воя десятником, ушел в голову отряда.

Гришка дышал полной грудью, хватая ноздрями сыроватый, пресный лесной дух; вспомнил отца, дядю Митяя - с ними вот так ходил по лесу во время охоты, - правда, не пехом, а на широких подбитых лосиной шкурой лыжах.

Шумели вершины деревьев, пыхтели, кряхтели вспотевшие вои, у кого-то что-то брякнуло. Зло шипя ("Чисто журка", - весело усмехнулся Гришка), повернул длинную шею десятный, погрозился шепотом. Но вои лишь скалили зубы и громче всхлюпывали соплями...

Неожиданно подали команду по цепочке: "ложись!" Гришка, погрузившись, как в перину, в рыхлый снег, зажмурился, широко разинул опушенный курчавой золотистой бородкой рот, стал ловить падающие снежинки.

Верховой ветер подвывал, посвистывал, раскачивал верхушки елей, сосен, изредка сыпал комья снега, хвою.

В полушубе тепло, - только еле ощутимая прохлада мягко щекотала потную спину...

Вдруг ком снега ловко влетел в рот, заткнул глотку - Гришка поперхнулся, перевернулся на живот и кашлянул на весь лес...

Пушечным выстрелом послышался Ивану Заикину грохнувший сзади кашель. Вскочил на ноги, побежал, споткнулся - упал, встал, побежал и снова упал, и тогда на четвереньках - по-медвежьи, махом - поскакал назад, где нарушили его строгий наказ: "Не шуметь!.. Не кашлять, не чихать, штоб ветка не треснула - идти-красться..."

Ватаман Заикин безошибочно определил охальника. Подскочил к перепуганному, с выпученными глазами Гришке; ничего не говоря - хлесть!
– Гришка безмолвно, по-щенячьи упал на спину... Усы, подбородок окрасились кровью.

– Мотри! Пожри-ко еще снег - убью!..
– прохрипел Иван Заикин.

Вернулся на место - в голову отряда. Лег на снег.

Тревожилась в груди душа - видать, что-то предчувствовала, и от этого волнение усиливалось...

"Рядом ворог, а они ведут себя... А может, не хотят воевать с ними?! Поговорить бы с ребятами, - ох, не прост русский человек: душа его как океан-море..."

Послал вперед трех ведомцев - ушли с улыбочками. Лежи и жди теперь, а они там не пошевеливают... А ждать уже нельзя - скоро сумерки укроют землю, и тогда в темноте, в незнакомом лесу, много не наворочаешься. И он повел за собой 26 воев.