– Железо нужно!.. Татар весной пойдем воевать...

– Обманываешь!
– двинские земли будем воевать...

– Себе потом новые црены скуете - эти все равно надо латать...

– Слатаем!..

– Хошь нас без црена оставить, как дровосека без секиры?!

Крики, ругань, злые лица. Из толпы вышелушился аккуратненький старик в белой нагольной полушубе, снял шапку, седой головой поклонился низко Константину Юрьеву.

– Вымрут наши семьи... Ребенков пожалей!..

– Железо счас нужно!..
– еще раз твердо повторил воевода и коротко бросил стоящим в стороне мужикам-кузнецам: - Рубите!.. А то мы сами...

– Чо стоите, мужики-и-и!..
– женский голос пронзил морозный воздух, повис - это бабы с детьми подоспели, встали за своими мужьями.

Вздрогнула от призывного крика двудесятая толпа солеваров. Сверкнула грозно лезвиями секир, пыхнула паром и, нацелив трехпалые острия деревянных вил, двинулась на воеводу с воями.

– Добром прошу!
– выхватил меч Константин Юрьев.
– Идите по избам, баб с ребенками не морозьте... Выборных в ратники готовьте - завтра им в Слободу идти...
– воевода попытался остановить звереющих мужиков.

Оглянулся, отыскивая глазами боярина Игната Репина, но тот так и не показался.

– Не дадим грабить себя!..

– Вы сами, как татарва!..

Подбадриваемые криками и взглядами жен и детей, мужики решительно и бесстрашно напали на верховых воев... И Гришка вновь услышал страшный шум боя, который оглушил прекрасный зимний день дикими криками, ругательствами, звоном железа, треском копий, ржанием и храпом коней, визгом, плачем женщин и малых ребенков.

...Острая боль - ниже колена - обожгла ногу; не отпрянь конь, деревянный ослоп39 достиг бы цели. Детина вновь замахивался - теперь Гришке не уйти: конь его прижат к заваленной снегом куче дров.

"Убьет!.. Вот так вот умереть?! А как же поход?.. Васена?!" - Гришке захотелось жить, вспыхнула в нем сила - почувствовал себя таким мужественно-уверенным, что, идя в атаку и зная, что ему уже не остановиться, испугался своей решимости и того, что он сделает...

– Уйди!.. Порешу, - он еще надеялся, что мужик отступит, но тот уже заканчивал разворот. "Если не я, то он меня!.." - подумал Гришка, оправдывая свое действие, и, зная, что ничего уже нельзя изменить, направил острие копья в то место, где из-под распахнутой полушубы белела сорочка.

Копье легко и мягко вошло в тело...

"Попал!.. В пузо попал..." - стараясь не верить в содеянное, со страхом отметил Гришка.

Мужик как-то странно закатил глаза, присел, выпустил ослоп, и, ухватившись за древко копья, широко открыв оволосенный курчавой бородкой рот, закричал-заревел...

В этом ужасном, последнем крике были: невыносимая боль и бессильная ярость, страх смерти и мольба о помощи. Прощание с родными, белым светом...

Гришка, как во сне, ватными руками дернул копье на себя, и вместе с широким лезвием наконечника вывалились на снег... внутренности... Мужик рухнул мешком, затих, замер, запрокинув голову, подмяв под себя ногу... И только кишки его, как красные змеи, продолжали изгибаться, расплавляя и кровавя дымящийся снег...

* * *

Отъехав от устья Летки вверх по Вятке, Константин Юрьев вынужден был пересесть с седла в повозку: тело ломило, давило в груди, дышалось трудно. Постоянный кашель не облегчал дыхания. По-рыбьи - ртом - он хватал морозный воздух. Было холодно даже в медвежьем тулупе, надетом поверх шубы - дрожь холодными волнами окатывала горящее тело...

А погода - прекрасная: морозец, ярко светило низкое зимнее солнце. Воям было жарко - ехали раскрасневшиеся, распустив завязки своих полушуб, покидав в повозки меховые рукавицы.

Сухой холодный воздух раздирал у него горло, от солнечных бликов - больно глазам. Воевода укрылся с головой в тулуп, надышал - стало теплее, и под пение полозьев задремал; но тут же проснулся.

Перед глазами - заколотый Митяем-Гришкой мужик, обезумевшая от горя женщина и трое маленьких сирот-ребенков, испуганно жмущихся к матери...

"Эх, Игнат, Игнат!.. Дал же бог помощника..." - Константин Юрьев высунул голову.

– Эй!.. Остановись.

Возчик натянул узду.

– Тырр, - повернулся к воеводе - лицо испуганное. Тут же, съехав с дороги, по брюхо проваливаясь в снег, заметая хвостом след, подскакал к возку гнедой жеребец с седоком-воем.

– Худо тебе?!
– свесился с седла Пожняк.

– Позови Игната.

– Может, до деревни погодить?..

Воевода сердито тряхнул головой:

– Позови!..

Подскакал Игнат Репин. Слез с коня, подошел к Константину Юрьеву и, наткнувшись на его взгляд, хрумкая снегом, затоптался на месте.

Воевода пристально вглядывался в рыжее, большеротое лицо, в зеленые глаза Игната. Поразило его серьезно-задумчивое, болезненно-озабоченное выражение. "Как перевернуло!..
– впервые видел Игната таким: серьезным, думающим, переживающим.
– Все-таки понял, что дела державные выше личной спеси и корысти... Я тоже хорош!
– по-доброму, по душам поговорить надо бы... Мужей усольских, ихних женок уговорить, а я сразу... Выдержки нет - эдак большие дела не сделаешь!.."