— Егоров, стой, — сержант Назаров остановился так резко, что едва не вырвал носилки из рук шедшего впереди рядового Егорова. — Ставь носилки. Командира живо, живо говорю! — в тишине окружающего леса приказание сержанта прозвучало чересчур громко, но никто на него не шикнул, никто не попросил заткнуться. Было в хрипоте этих слов что-то такое, что заставило идущих рядом парней мгновенно остановиться и невольно поёжиться. Как будто по спине пробежался морозящий порыв ветра.

Едва носилки коснулись земли, как Назаров кинулся к раненому. Попробовал найти пульс, пульса не было. Он ещё тешил себя надеждой, что своими здоровыми ручищами не смог прощупать пульс на тонкой руке Степанцова, когда рядом с ним на колени опустился командир группы. Его руки быстро и уверенно коснулись запястья — пульса не было. Не смог обнаружить он и биения сонной артерии.

— Искусственное дыхание, живо! Егоров, время! — сложенные вместе ладони лейтенанта Малышева легли на грудь бездыханного бойца. Раз, два, три…

— Товарищ лейтенант, пятнадцать минут…

— Раз… что?… два… пятнадцать… три… минут? — по лицу офицера текли крупные капли пота. Что боец уже не воскреснет, Малышев понял давно, но он никак не желал себе в этом сознаться. Девятнадцать лет! Парень должен был жить… должен… — офицер встал и, стянув дрожавшими руками вязаную шапочку, застыл в скорбном молчании. Окружающие бойцы сделали то же самое.

— Всё, идём дальше, — с трудом, чувствуя, как его голос предательски дрожит, скомандовал Малышев и, нагнувшись, поднял лежавшее у ног оружие.

— Он разговаривал с отцом, — вспомнил Назаров и, кивнув Егорову, подхватил носилки.

— Его отец три года назад умер, — уже на ходу бросил лейтенант и решительно зашагал в центр группы…

Новый порыв ветра принес хлынувший на землю дождь. Крупные, холодные капли барабанили по листве, падали на и без того мокрую одежду. Стремительно темнело. Сумрак, наполняющий лес, сгустился, постепенно превращаясь в ночную хмарь. Промозглый день перешёл в такую же промозглую ночь. Движение ещё больше замедлилось. Дистанции сократились до минимума. Разведчики старались идти бесшумно, но нет-нет то здесь, то там хрустнет под ногами сухая ветка, а то и поскользнётся на раскисшей грязи, шумно упав, кто-либо из бойцов. А ещё у кого-то из пулемётчиков мерно поскрипывал плохо закрепленный короб.

— Коськин, блин, убью, — зло цыкнул Андрей. Догадаться, от кого исходят эти звуки, оказалось просто. Шедший позади пулемётчика рядовой Ващейкин, услышав слова командира, в три шага догнав пулемётчика, сердито ткнул его кулаком в спину.

— Придерживай коробку. Не слышишь, что ли, как скрипит?

Коськин дёрнулся, хотел что-то резко ответить, но поняв, что Ващейкин прав, закрыл рот и дальше уже шел, придерживая короб рукой. Ветер всё усиливался. Капли дождя, казалось бы, летевшие со всех сторон, брызгали в лицо, попадали за шиворот, стекали по холодному металлу автоматов. Нестерпимо захотелось оказаться в тепле, лучше в бане с веничком, в сауне с бассейном или на худой конец ванне с горячей водой.

Ухнувший неподалеку взрыв прервал радостные мечты. Андрей вздрогнул от неожиданности.

— Стоять, не двигаться, — довольно громко крикнул он, почему-то не на секунду не сомневаясь, что впереди подрыв.

Рядовой Сергей Георгиевич Егоров лежал на спине и, сжав зубы, пялился в окружающую темноту. Острая боль, внезапно пронзившая ступню и в мгновение ока окутавшая сознание, сейчас отступила. Егоров, отрешившись от всего, полностью сосредоточился на одной мысли: «Мамочка, пусть моя нога будет цела, пусть только будет цела». Эта мысль, а может быть наступивший шок, временно ослабили напор боли. Вокруг уже суетились люди. Подбежавший командир сделал инъекцию обезболивающего. Егоров опёрся на локти и попытался подтянуть к себе правую, наступившую на мину ногу, но сразу несколько рук, обхватив его за плечи и ноги, не дали ему завершить начатое. В руках у санинструктора появилась белая полоска бинта. Разведчик почувствовал, как на его икру ложится резиновый жгут. Надежды рухнули, прорвавшая заслоны боль ударила в самое сердце. Сергей вскрикнул и потерял сознание.

Труп Степанцова передали в третью группу, и растянувшаяся по лесу колонна вновь пришла в движение. И без того медленное продвижение вперёд сошло на нет. За последующие полчаса удалось преодолеть всего лишь несколько сот метров.

Очередной взрыв прогремел прямо за спиной Соколова. У Андрея сначала на какую-то долю мгновения мелькнула обнадёживающая мысль: это он наступил на ПФМку, но по счастливой случайности она взорвалась с небольшой задержкой. Раздавшийся позади стон опроверг его предположение. Лейтенант развернулся. В темноте скорее угадывался, чем действительно виделся силуэт лежавшего на спине бойца. Рядовой Лаптев лежал, завалившись на бок, и тихо постанывал.

— Всем оставаться на своих местах. Дубляков, ко мне, Поляков — связь. Доложи: у нас подрыв. — Шагнув к стонущему от боли бойцу, Андрей опустился на одно колено и в несколько движений наложил жгут. Вытащив из кармашка тюбик с промедолом, он прямо через ткань штанов сделал инъекцию. Подошёл тяжело дышавший Дубляков. Андрей приблизил лицо к разорванному берцу, и уже во всю распутывая шнуровку, вгляделся. Каблук срезало начисто, но малость покоцаная взрывом подошва оказалась цела. Расшнуровать чужой ботинок оказалось не так-то просто, а может, это так только казалось, что долго, но Андрею надоело возиться, и он, вытащив из разгрузки нож, одним движением взрезал всю шнуровку. Осторожно стянув ботинок вместе с намотанной на ногу портянкой, Соколов протянул руку за бинтом, и только тут до него дошло: крови не было. Ступня хоть и налилась огнем, раздулась опухолью, но оставалась цела.

— Ну, ты и счастливый! — только и смог выдавить лейтенант, осторожно опуская ступню на лежавшую под ней портянку. Поняв, что постанывающий от боли боец его не понимает, добавил: — Цела твоя нога, цела. Может, кости чуток переломало, а так цела…

— Вы не обманываете? — тяжело дыша, боец приподнялся на локтях. Он всеми фибрами души стремился зацепиться за забрезжившую в словах лейтенанта надежду.

— Цела, цела, — успокоил его лейтенант, — даже бинтовать не будем. Шину на всякий случай наложим… Или ты самостоятельно идти сможешь?