Полуянов напряг слух:

– Ты (такая-растакая – три крайне нелицеприятных эпитета), что делать мне, не указывай (тоже в переводе на русский).

Из соседней калитки выглянул мужик, несмотря на ранний час, он еле держался на ногах. Вскинул на журналиста мутный взор, икнул, вымолвил:

– Этта… жилье нужно?

– Нет, спасибо.

– А ч-чего тогда шляешься? – посуровел владелец жилплощади.

Перевел взгляд с Димы на вызывающе нарядную «Ауди» и вдруг истошным голосом заорал:

– Виолка! Тачку свою хоть запри!

Матерная ругань в соседнем дворе мигом прекратилась. Полуянов повернулся было ретироваться, но не успел – Виолетта фурией вылетела со двора. Удивленно уставилась на Диму, пробормотала:

– Ты?..

И, он поклясться мог, в ее зеленых очах промелькнула не злость, не досада, но искренняя радость.

Впрочем, голосок был суровый:

– Что ты тут делаешь?!

– Веду наружное наблюдение.

– Чего наблюдать? Подошел бы.

– Не смею.

– Чем же я тебя так напугала?

Кокетства в ее вопросе прозвучало немного, но все ж таки оно в речах красотки присутствовало – добрый знак.

– Не чем, а кем, – усмехнулся журналист. – Слишком много у тебя охранников.

Виолетта хмуро сдвинула изящные бровки. Поправила газовый шарфик – несмотря на жару, зачем-то укутала им шею.

– Че, пристает? – встрял в разговор пьяный сосед.

– Отвали, дядя Петя, – отмахнулась она.

И, кажется, приняла решение. Громко выкрикнула в сторону дома:

– Мам! За мной тут приехали.

И махнула на пассажирское сиденье, велела Диме:

– Быстро садись!

Сама прыгнула за руль и, отчаянно газуя, задним ходом вылетела из проулка.

Кивнула в сторону его «Лады»:

– Твой рыдван?.. Ладно, потом сюда же тебя привезу.

И покатила с горки по-прежнему суровая, раскрасневшаяся.

«Командуй пока. Я не против».

Полуянов нетерпеливо ждал продолжения. И оно последовало.

Девушка затормозила на пустынной площадке у автосвалки. Выключила двигатель. И вдруг впилась в Димины губы отчаянным поцелуем. От нее пахло морем, и еще один запах присутствовал, журналист распознавал его безошибочно: девушка хотела его. Прямо сейчас и здесь, и плевать, что кто-то увидит, на мужа плевать, на приличия, на все.

Что оставалось делать? Не вырываться же! Конечно, он ответил на поцелуй. А когда они, задохнувшись, на секунду оторвались друг от друга, тоже был готов на все. В конце концов, он нормальный, здоровый и, как положено самцу-лидеру, полигамный мужчина. А Надька… она просто никогда не узнает.

Однако Виолетта выскользнула из его объятий. Будто в последнюю надежду, вцепилась в руль и (голос ее срывался) произнесла:

– Нет, нельзя нам. Дура я.

– Конечно, дура, – не стал спорить журналист. – И что ждала так долго. И что теперь кочевряжишься. – Он потянулся в ней, сжал в объятиях.

Виолетта решительно стряхнула его руки, глаза ее сузились, в голосе струной зазвенело отчаяние:

– Я сказала: нет!

Уже другим тоном, усталым, просящим, добавила:

– Нельзя нам. Никак.

И снова свой шарфик поправила.

– Что за детский сад! – Диме пусть с огромным трудом, но удалось взять себя в руки.

– Ага, – ухмыльнулась она. – Хочу конфетку, а не дают. Чего ты такой красивый, гад? Я… я когда тебя увидела… просто с ума сошла. И снился ты мне. Но если они узнают…

– Согласен. Место не лучшее. Можем поехать в мотель, отель, гостиницу, – мгновенно предложил журналист.

Непорядочно, конечно, и, возможно, опасно. Но эти глаза… юная попа, высокие грудки… пухлые, развратные губы…

Но Виола уже взяла себя в руки. Торопливо заговорила:

– Слушай. Я ж не для того тебя позвала. Предупредить хочу: уезжай отсюда!

– С какой стати?

– Да с такой, что рискованно и глупо гнездо осиное ворошить. И вынюхивать ничего тут не нужно – тебе не нужно, понимаешь? Они ведь, если захотят, одним пальцем тебя раздавят!

– Кто «они»?

– Неважно. Серьезные люди. Хозяева.

– Муж твой, что ли?

Виола на долю секунды растерялась. Ответила не очень уверенно:

– Ну… да.

И Полуянов захлопнул ловушку:

– А чем я могу помешать доктору наук, директору научного института?

Девушка надула губки. Но произнесла даже с некоторым восхищением:

– Вот ты упрямый! Я ж о тебе забочусь! Но если жизнь не дорога – оставайся, конечно. Венок тебе на похороны пошлю.

– А кто меня закопает? Лично Вадим Андреевич Ларионов? – усмехнулся журналист. – Или этому, с белыми глазами, поручит?