— Но капитанам от этого не легче. А как он к штабникам?

— Такого никогда не бывало. Но прикажет — умри, а сделай! В октябре прошлого года я выехал с пакетом из Николаевска в Иркутск. Амур еще не замерз, пришлось идти через Аян, Якутск. Места дикие, карт нет. Поднялась пурга, сбились с пути. Продукты кончились — стреляли рябчиков, зайцев. Потом их не стало — горная тайга на хребте Джугджур. Даже тунгус-проводник заболел. Олени пали один за другим. Только к декабрю вышли на Аян. Морозы начались, но все же ехать по Якутии было легче… И Мише Волконскому, Буйвиду, Кукелю приходилось так же. Помню, Муравьев вручил Мише пакет доставить из Иркутска в Аян, тот засомневался, сможет ли, дело весной было — распутица. А Муравьев сказал: «Пешком, ползком, но доставить вовремя!»

— И доставили?

— Конечно. Впрочем, Миша среди курьеров — самый быстрый. В прошлом году за пятнадцать дней из Москвы до Иркутска доскакал! Летел с вестью об амнистии, как на крыльях. Несколько лошадей загнал до смерти. И вот недавно Дмитрий Иринархович сказал мне, мол, слишком часто и по пустякам гоняют нас туда-сюда. Я ничего не ответил, но он не прав. Дела ведь государственной важности — военные, дипломатические. Вон какое сражение на Камчатке выиграли! И в этой победе есть и заслуга курьеров. Вот и попробуй не то что не доставить, а хотя бы опоздать чуток…

— Перед его гневом все равны — и курьеры, и адмиралы, — сказал Бестужев.

Миновав место впадения Зеи в Амур, флотилия Бестужева начала проход по узким обмелевшим протокам. Вышедшие раньше баржи Пьянкова все до одной сели на мель в нескольких верстах от станицы. Павел приказал ему сниматься самому и нагнать их в Айгуне. Шишлов же, несмотря на строгий приказ выйти из Усть-Зеи сразу после всех, почему-то задержался.

К сумеркам подошли к небольшому селению Татыгир, где их должны были ждать лоцманы. Причалив к берегу, Бестужев и Павел направились к ближайшей мазанке. Постучав в окно, заклеенное бумагой, Бестужев увидел, как она колыхнулась. Дверь приоткрыл старик с жиденькой седой бородкой.

— Мендэ! — приветствовал его Бестужев. Здороваться так посоветовал перед отъездом из Усть-Зеи Сычевский, это приветствие бытует у монголов и бурят наряду с «амар-сайн» и «сайн-байну». И все они означают «здравствуйте». Узнав от него, что маньчжурский язык сродни монгольскому и бурятскому, Бестужев обрадовался возможности объясняться и здесь: за долгие годы жизни среди бурят он научился довольно неплохо понимать их.

Старик присел на левое колено и, сложив руки на груди, ответил тем же «мендэ».

Внутри мазанки загорелся огонь, и Бестужев увидел, как трое ребятишек до самых глаз натянули на себя одеяло, не то сшитое из лоскутиков, не то сплошь покрытое заплатами. Чтобы не беспокоить семью, Бестужев не стал заходить в дом.

Во дворе старик расстелил перед остывшим очагом три овечьи шкуры и, пока гости усаживались, разжег сухой камыш, щепки, потом вышел со двора. Через некоторое время он возвратился с двумя стариками, один из которых немного говорил по-русски. Его звали Джумига. Раскланявшись, он сказал:

— Фунде-бошко [20] Найбао ожидай вас. Его скоро ходи сюда.

Со стороны села послышались какие-то выкрики, и старики сразу же встали, но Бестужев попросил их остаться, чтобы Джумига переводил. Тот послушался, однако чувствовалось, что он не меньше старика хозяина обеспокоен приближением начальника. Покрикивания становились все ближе. Наконец фунде-бошко появился в воротах двора.

Невысокий, полный, он быстро шел к костру, кривая сабля качалась на боку в такт его шагам. Не присев на колено, а лишь пригнув левую ногу, он стукнул каблуком в землю. Что-то петушиное было в этом движении. Хозяин постелил еще одну шкуру. Брезгливо глянув на нее и поморщившись, фунде-бошко молча уселся, поправив саблю и полы синего мундира. На конусе розовой шапочки сверкал начищенный медный шарик. Вслед за ним сели Бестужев с Павлом, но пришедший с ним лоцман Арсыган, а также хозяин с Джумигой остались на ногах. Бестужев попросил у фунде-бошко разрешения присутствовать здесь хозяину и Джумиге. Тот, выслушав перевод, сухо кивнул головой. Павел достал штоф. При виде водки глаза офицера блеснули: взгляд сразу же стал мягче.

— Предлагаю выпить за встречу и знакомство на гостеприимной земле Маньчжурии, — сказал Бестужев. Джумига перевел, фунде-бошко опять кивнул и разом вылил в рот водку, тут же подняв левую руку вверх. В ней, как по волшебству, оказался большой помидор — это Арсыган сунул его. Офицер с урчаньем впился в его красную мякоть.

Выпив первую чашку, он повеселел и что-то сказал. Арсыган и хозяин тут же побежали куда-то, а фунде-бошко поднял чашу и начал говорить. Когда он кончил речь, Джумига перевел ее очень кратко:

— Господина фунде-бошко Найбао говорите: очен рада презда господин Бес-ту-шин и хочет пить ваша здоровь!

Когда они выпили, во двор вбежали Арсыган и хозяин, волоча за рога большого барана. Тут же повалив его на землю, Арсыган надрезал ему живот и сунул руку внутрь. Начав блеять, баран через мгновение дрыгнул ногами и перестал биться. Видя, как содрогнулся Павел, Бестужев сказал, что это самая короткая, немучительная смерть для животного. Буряты тоже так делают — рвут аорту у сердца. Гораздо лучше, чем резать горло.