В полдень подали вагоны. Началась посадка. Закинув мешок за спину, Василий шел рядом с Прохором, который, играя на гармошке, залихватски пел:

Василий помог Прохору влезть в товарный вагон и, бросив мешок на верхние нары, остался у дверей. Раздался звон станционного колокола — один, два; запыхтел паровоз и, выпустив из трубы столб дыма, забуксовал. Обласов не заметил, как мимо насыпи по дороге показалась взмыленная пара лошадей и остановилась возле станционной постройки.

Третий удар колокола. Поезд тронулся, и тут Василий увидел Февронию. Подобрав кашемировую юбку с воланами, она бежала вдоль состава, вглядываясь в открытые двери теплушек.

— Вася! — увидев Обласова, крикнула она надрывно, продолжая бежать рядом с вагонами. — Вася! Вася! — Последний раз промелькнуло лицо любимого человека. Поезд, набирая скорость, исчез.

Василий с Прохором в Челябинске были впервые. Шагая с вокзала с колонной новобранцев, они с удивлением разглядывали массивные здания собора, женского монастыря и двухэтажные дома торговцев. За рекой, ближе к казармам, стали попадаться лачуги рабочих и мелких ремесленников.

— Вроде как в Косотурье, — подтолкнул Прохор шагавшего рядом Василия. — У камышинцев такие же богатые дома, только сколочены по-другому, у нас избы, лучше, чем эти, — Прохор кивнул на домишки заречных жителей.

— А ты разве забыл, что говорил Кирилл Панкратьевич? — спросил в свою очередь Василий и, не дожидаясь ответа приятеля, продолжал: — Он сказывал, что и в городе есть беднота, только они живут еще хуже, чем мы. У них и огородов даже нет.

Колонна рекрутов прошла мост и свернула налево к казармам. Ребят остригли, сводили в баню и выдали обмундирование. Василий с Прохором поглядели друг на друга.

— Вот теперь нашим бы девкам показаться, — улыбнулся Прохор. — Ей-бо, разбежались бы.

— Не испугаются, — успокоил своего друга Василий.

— Вася, а я бы сейчас снял эту одежу и уехал обратно в Косотурье, — промолвил со вздохом после короткого молчания Прохор.

— Теперь, брат, кончено. Долго нам, похоже, не видать Косотурья.

Василий с Прохором были зачислены в один взвод. Начались однообразные серые казарменные дни. Рано утром подъем, короткая молитва, чаепитие и на плац, над которым, с перерывом на обед, целый день слышалось: «Ать, два, левой», «Ать, два, выше голову!», «Как держишь штык, разиня! Вольно!» Маршировка кончилась. Солдаты группами расселись возле своих взводных. Идет изучение стрелкового оружия. К Прохору подходит унтер-офицер.

— Что такое винтовка? — спрашивает он Черепанова.

— Винтовка есть огнестрельное оружие образца 1891 года, — ответил бойко Прохор.

— Сколько имеет частей?

И тут Черепанов не ошибся.

— Где находится шептало?

Прохор перевел глаза на сидевшего рядом с ним Обласова, но тот пожал плечами.

— Ну что молчишь? Не знаешь, дура? Шептало находится в спусковом механизме. Понял?

— Так точно!

Унтер повернулся спиной к Черепанову и подошел к другой группе.

Прохору было не по себе: все части винтовки он знал назубок, а вот это чертово шептало забыл.

— Вась, а почему унтер назвал меня дурой? — с обидой спросил Прохор.

— По привычке. У них ведь других слов нет, как дура, деревенщина, неотесанный болван, а то и в морду дадут.

— Пускай-ко мне он даст. Да я ему.. — Тут Прохор наклонился к уху своего дружка: — Я бы ему за это штык в пузо всадил.

— Ну а дальше что? Расстреляют и весь разговор, — резонно заметил Василий.

— Значит, по-твоему, когда тебя бьют по морде, ты должен кричать: «Рад стараться, господин унтер или там фельдфебель»?

— Ладно, не шуми. Закури-ка лучше нашего косотурского табачка, — передавая кисет, промолвил Обласов и, помолчав, добавил спокойно: — Ты забыл, что говорил нам Кирилл Панкратьевич насчет одиночек?

— Нет, не забыл.

— Ну и пока не рыпайся. Приедем на фронт — там будет видно. А сейчас свою горячку брось. Мы с тобой не на вечерках у Сорочихи, а унтер — не камышинец. Понимать надо.

Новобранцев продолжали гонять по плацу до пота. Война с немцами была в полном разгаре, и фронт требовал «пушечного мяса».

В конце июня 1915 года Василию с Прохором выдали новое обмундирование и с маршевой ротой отправили в далекую Галицию. Замелькали разъезды, полустанки, села, города. Через некоторое время друзья оказались на маленькой железнодорожной станции, расположенной недалеко от фронта. Шла подготовка к прорыву австро-немецкой обороны.

Выстроились возле эшелона. Полковой священник отслужил молебен, и часа через два полк стал приближаться к передовым позициям. На пути к фронту попадались разрушенные хутора, смятые поля кукурузы, огромные воронки от снарядов и стали появляться первые обозы с ранеными солдатами.