Шрифт:
— Кру-гом!
Вскинув винтовки на плечо, «самостийники» направились к своим казармам.
Толпа молчаливо растекалась по улицам и переулкам города. Вернутся ли те, кого увезли неизвестно куда?
ГЛАВА 22
Пан Лушня запил. Закрылся в комнате, вынул из заветного шкафчика бутылку вина и, опорожнив, запел басовито:
Та орав мужик край дороги. Гей, цоб! Цебе, рябий, тпру! Край дороги. Та воли його круторогі, А погоничи черноброві.Поведав, как у мужика проходившие мимо девушки спрятали торбу с пирогами, пан Лушня схватился за бока и долго колыхался от утробного смеха. Затем настроение быстро изменилось. Пошатываясь, он подошел к двери, открыл ее энергичным пинком и гаркнул дневального:
— Бунчужного ко мне!
Придерживая на ходу шашку, полусогнувшись, вбежал Кургузов и, лихо козырнув, замер в положении «смирно»:
— Честь имею явиться.
— Садись, — мрачно сказал Лушня, продолжая расхаживать по комнате.
Бунчужный с собачьей преданностью следил за каждым движением пана сотника. Тот молча вынул вторую бутылку, подвинул Кургузову стакан:
— Пей.
— Премного благодарен, пан сотник. — Кургузов с опаской выпил.
— Налить еще?
— Не смею отказаться.
Лушня усмехнулся:
— Попробуй откажись. Я тебя так взгрею, что всем чертям будет тошно.
— Так точно, — с готовностью ответил Кургузов и подвинул к себе стакан.
— Ты скажи, кто я? — тяжелый взгляд Лушни остановился на бунчужном.
— Вы есть храбрый командир, пан сотник куреня имени Шевченко.
— Ладно, — мотнул головой Лушня. — Скажи, за что ты борешься?
— За самостийну Украину, трудовые рады, универсалы о земле и воле, — отрапортовал Кургузов.
— Нет, мы с тобой оба ландскнехты.
Услышав незнакомые слова, Кургузов захлопал главами и, не зная, что отвечать, выпалил:
— Так точно! — Поразмыслив немного, гаркнул: — Никак нет! — и с надеждой посмотрел на Лушню: угодил или не угодил ответом?
— Ну и хитрый же ты, Кургузов, хитрее теленка. — И, помолчав, спросил: — А Святенко кто?
— Пан атаман куреня, — отчеканил бунчужный.
— Правильно! Такой же наймит, как и мы с тобой. — И, отвернувшись от собеседника, пробормотал: — Гетман Мазепа перевернулся бы в гробу от зависти к нашему пану атаману. Кургузов! — Осоловевшие глаза Лушни вновь остановились на бунчужном. Пошатываясь, он поднялся на ноги и шагнул к своему собутыльнику.
— Слушаю, пан сотник. — Кургузов попытался подняться с сиденья, но тяжелая рука Лушни вновь придавила его к стулу. — Сиди. — Сотник оперся обоими кулаками о стол. — Ты бунчужный?
— Так точно.
— Нет, ты халява. Почему теряется оружие на центральном складе?
— Не могу знать.
— А кто будет знать, я, что ли? — распаляясь, заорал пан сотник. — Надо шевелить мозгами, — постучал он пальцем по лбу Кургузова. — Ни к черту не годится твоя агентура. А впрочем, черт побери. Что нужно сделать? — пан сотник уставил взгляд на пустую бутылку.
— Сбегать в лавку и купить.
— Наконец-то догадался! Сходи.
Оставшись один, Лушня подпер щеку кулаком и задумался. Заметив бунчужного в дверях, он спросил:
— Принес?
— Так точно, — ставя на стол новую бутылку, ответил
Кургузов.
— Пан сотник, — показавшийся в Дверях следом за бунчужным дневальный козырнул: — Вам бумага из штаба куреня. — И подал Лушне пакет.
— Убери бутылку в шкаф и можешь идти, — сказал сердито пан сотник дневальному и открыл пакет.
«Командиру 2-й сотни поручику Лушне.
Обращаю ваше внимание на плохую постановку караульной службы козаками вашей сотни на постах: центральном складе оружия и боеприпасов, где отмечены случаи хищения со стороны неизвестных лиц; в гараже бронемашин штаба армии, где зафиксирована порча моторов. Начальник гарнизона предупредил, что в случае халатного отношения к служебным обязанностям ваших часовых, он будет вынужден довести до сведения командующего Западным фронтом об освобождении куреня от несения караульной службы на важных в военном отношении объектах и его переводе на охрану второстепенных постов. Примите надлежащие меры.
Капитан Святенко. Адъютант Недоступа».