Харпер пристроился рядом с ним, лицо его было унылым:

– Извините, сэр.

– Не обращай внимания.

Сержант вздохнул:

– Я знаю, вы хотели произвести хорошее впечатление на полковника. Мне очень жаль.

– Ты не виноват. Надо было пришить ублюдка еще в конюшне.

Харпер улыбнулся:

– Ага, стоило. Хотите, я?

– Нет. Он мой, и на глазах у всех, - они прошли мимо запряженных волами повозок, загруженных лопатами, габионами [24] и большими деревянными балками, которые станут орудийными платформами. Эльвас был переполнен всевозможными осадными материалами, не хватало только пушек: их все еще тащили по дорогам от переправы через Тежу, а с ними тащились и обещания новой бреши и новой «Отчаянной надежды».

– Сэр? – Харпер был смущен.

– Да?

– Это правда, сэр?

– Что именно?

Ирландец взглянул на Шарпа с высоты своего роста:

– У вас отняли роту, сэр? Я слышал, прибыл новый капитан, какой-то юнец из 51-го.

– Я не знаю.

– Парням это не понравится, нет, сэр.

– Парням придется просто это принять, черт возьми.

– Боже, храни Ирландию, – они прошли еще несколько шагов в молчании, поднимаясь к центру города. – Так это правда?

– Вероятно.

Харпер покачал головой, медленно и тяжело:

– Боже, храни Ирландию. Даже не верится. Поговорите с генералом?

Шарп отрицательно мотнул головой. Он думал об этом, но отверг эту идею почти сразу же. Да, когда-то он спас Веллингтону жизнь, но долг этот давно был уплачен, а генерал уже однажды производил его в капитаны. Не вина Веллингтона, что приказ не утвердили, если это было так, или что адвокат нелегально продал патент: так случалось сплошь и рядом.

– Не могу же я бегать к нему каждый раз, как во что-то влипаю, - он пожал плечами. – Будет и на нашей улице праздник, Патрик, так всегда бывает.

Недовольный Харпер громыхнул кулаком по стене, вспугнув спящую собаку:

– Не верю! Они не могут так сделать!

– Конечно, могут.

– Тогда они идиоты. – Харпер на секунду задумался: - А вы не думали о переводе?

– Куда?

– Назад в стрелковый.

– Не знаю. Ничего конкретного. В любом случае, у стрелков в строю все офицеры, даже больше.

– Значит, вы об этом думали, - кивнул сам себе Харпер. – Можете мне пообещать кое-что?

Шарп улыбнулся:

– Я даже знаю, что, и ответ будет «да».

– Видит Бог, я здесь без вас не останусь. Вернусь с вами к стрелкам. Вам обязательно нужен рядом кто-то здравомыслящий.

Когда они подошли к офицерскому дому, огромная туча погрузила Эльвас в полумрак, обещая дождь. Шарп задержался в воротах:

– Увидимся в четыре.

– Ага, сэр, надеюсь, вы будете там. – В четыре часа должен проходить смотр, полковник Уиндхэм будет знакомиться с батальоном.

Шарп кивнул:

– Я тоже надеюсь. Взаимно.

Он не знал, где разместился Уиндхэм, поэтому задержался в прихожей и заметил ряд новых начищенных киверов на столе. Выдержать сейчас большое собрание, сочувствующие взгляды приятелей-офицеров и неизбежную конфронтацию с Раймером он не мог, поэтому остался в холле, разглядывая огромное мрачное полотно с изображением священника в белой рясе, которого сжигали на костре. У солдат, подбрасывавших хворост, лица казались злыми, они явно были англичанами, а во взгляде священника сквозило всепрощение и мука. Шарп надеялся, что этому ублюдку больно.

– Капитан Шарп? – он обернулся. Низенький майор с приклеенными усиками глядел на него из двери.

– Сэр?

– Коллетт. Майор Коллетт. Рад знакомству, Шарп. Наслышан о вас, конечно. Сюда.

Шарп уже сожалел о своем отсутствии милосердия к так долго сжигаемому священнику – интересно, принесет ли ему неудачу пожелание зла ближнему своему. Он последний раз взглянул на портрет и моргнул:

– Извините, сэр.

– Что такое. Шарп?

– Ничего, сэр, ничего.

Он последовал за Коллетом в кабинет. Комната была увешана мрачными религиозными картинами и затянута тяжелыми коричневыми шторами: казалось, что преждевременно наступила ночь. Полковник Уиндхэм сидел у низкого столика, кидая полоски мяса собакам. Он не повернулся, когда Коллетт ввел Шарпа.

– Сэр! Это Шарп, сэр! – Коллетт мог бы быть близнецом Уиндхэма: те же кривые ноги кавалериста, та же обветренная кожа, такие же коротко подстриженные седые волосы. Но когда полковник поднял голову, Шарп заметил, что лицо Уиндхэма прорезают морщины, которых у майора не было. Полковник приветливо кивнул:

– Любите собак, Шарп?

– Да, сэр.

– Надежные твари, Шарп. Регулярно их кормите, часто пинайте, и они все для вас сделают. Совсем как солдаты, а?

– Да, сэр, - он неуклюже стоял с кивером в руке, и Уиндхэм, заметив это, махнул в сторону стула.

– Привез этих зверюг с собой. Вполне достойный спорт для джентльмена. Охотитесь, Шарп?

– Нет, сэр.

– Отличный спорт! Просто великолепный! – он высоко поднял кусочек говядины, поддразнивая гончую, и собака подпрыгивала все выше и выше, пытаясь достать лакомство, пока Уиндхэм не уронил его. Собака поймала кусок в воздухе и, рыча, утащила под стол. – Главное – не перекармливать, конечно. Для них это плохо. Это Джессика, моя жена, - указал он на стол.

– Ваша – кто, сэр?

– Жена, Шарп, жена. Жена по имени Джессика. Полковница – или что-то в этом роде. Миссис Уиндхэм, - он быстро проговаривал разные определения своей жены, и Шарп осознал, что полковник имеет в виду не собаку под столом, а овальный портрет около шести дюймов высотой, стоящий на столе над собакой. Портрет был укреплен в филигранной работы серебряной раме и являл миру женщину с густыми темными волосами, увенчанными диадемой, вялой кожей, почти полным отсутствием подбородка и выражением отчаянного несогласия на лице. У Шарпа появилось ощущение, что жующая собака – куда лучший компаньон для полковника, но лицо Уиндхэма смягчалось, когда он глядел на портрет. – Прекрасная женщина, Шарп, прекрасная женщина. Несет добро в мир.