Шрифт:
Она возникла в дверях, закутанная в куцее полотенце, которое никак не желало прикрывать ее выдающиеся формы. На грудь натянет – бедра наружу лезут, бедра прикроет – грудь на Грозовского нагло пялится.
– Димочка, а ты покушал?
Она уставилась на него, будто не понимая, что лучше уж не натягивать на себя эту махровую тряпочку, не дразнить. От того, что нет никакой возможности прямо сейчас затащить Надьку в постель, Грозовский почувствовал дикое раздражение.
– Сколько раз я тебе говорил, кушать – это лакейское слово! Я не «кушаю»! Я – ем! Ясно?! А по утрам я и этого не делаю!
– Да ясно, ясно! Димочка, что ты нервничаешь, ей-богу?! – Она уронила полотенце и наклонилась, чтобы поднять его. От этого Грозовскому сделалось совсем нехорошо.
– Почему ты все еще в таком виде?! Я тебя ждать больше не намерен!
– Все, все, все. – Надя занавесила полотенцем грудь и повернулась попой.
Скрылась, наконец, фея… Но тут же появилась снова – с прикрытой попой, но голой грудью.
– А ты все-таки покушай, Димочка. А то вредно с утра до вечера не кушать.
– Тьфу!
Ушла все-таки, оставив мокрые следы на полу. Все Венеры отдыхают. А Боттичелли кусает локти в гробу. Вернее, переворачивается… Грозовский перевесил котят в гостиную и выключил музыку. Открыл холодильник и съел котлету – время убить.
Надежда не появлялась.
Он выскочил в коридор, заколотил в дверь ванной.
– Я тебе последний раз говорю, если ты сию минуту оттуда не выйдешь, я уеду один! Я опаздываю, ты это понимаешь?!
Дверь открылась. Надя стояла перед ним по-прежнему голая, мокрая и невозмутимая. Хорошо, хоть полотенце перестала мучить.
– Димочка, ну не могу ж я голая выскочить! Одеться-то дай!
Дверь захлопнулась.
Грозовский взвыл, пнул Хотея в его волшебный живот и зло сообщил:
– Я уехал!
Дима вышел из квартиры, громко захлопнув дверь. Прижался спиной к стене, слушая удары своего сердца.
Не прошло и пары секунд, как вылетела наспех одетая Надя. Волосы небрежным пучком собраны на затылке, из макияжа только розовая помада, платье совсем не «посольское», с какими-то рюшами, зато туфли – отпад. Грозовский их сам выбирал.
– Димочка, – запричитала она, не заметив его, – ну куда же ты, Димочка?!
Надя ринулась вниз по лестнице, но он поймал ее за руку.
– Стой!
– Димочка! Я так и знала, что ты пошутил…
– Секса нет, личной жизни нет, – проворчал Дима, запирая дверь на ключ. – Одни голландцы.
– А чем секс от личной жизни отличается, Димочка?
– Я тебе потом объясню…
Ольга весь день ходила за Барышевым как привязанная. Он в кабинет, она в кабинет, он в гостиную, она в гостиную, он на кухню, она…
– Оль, да не денусь я уже никуда. Мне туда нужно, – он глазами выразительно показал на дверь ванной.
Она просидела на полу под дверью, как верная собачка, пока он не вышел.
– Оль, – Сергей поднял ее с пола, зацеловал лицо. – Ну не надо так…
Но по-другому она не могла.
Ночью она опять задыхалась, но не от кошмаров, а оттого, что ей было мало Сергея. Задыхалась от нежности и любви…
Впрочем, он тоже ходил за ней как привязанный. Ровно до того времени, как понадобилось ехать в «Стройком».
На завтрак Ольга приготовила омлет. Потом забыла и опять приготовила, не заметив прежний. С ума, в общем, сошла от любви.
Когда Сергей допивал кофе после двух омлетов, она снова не удержалась, и глаза наполнились слезами.
– Раньше я думала, что самое страшное в моей жизни уже было… До того сообщения в новостях я так думала.
– Забудь об этом. Нельзя же так себя терзать. – Сергей взял ее руку, прижал к щеке.
– Я постараюсь. Но думаю, что не смогу. Я, наверное, слишком сильно тебя люблю.
– Это не так уж плохо. Во всяком случае, мне так кажется.
Они встали, все-таки нужно же было как-то отрываться друг от друга и начинать жить привычной жизнью – ходить на работу, вести хозяйство.
– А вдруг ты мне снишься? – в сотый раз высказала Ольга свои опасения.
Он подумал немного и ущипнул себя за щеку, словно проверив свое тело на призрачность.
– Не думаю. Я для этого чересчур материален. Разве ты не чувствуешь?
Он положил ее руку себе на грудь. Под Ольгиной ладонью уверенно и сильно билось барышевское сердце.