Шрифт:
– Все равно мне кажется, что все это сон.
– Надеюсь, не кошмар?
– Нет, сон чудесный, и я очень боюсь проснуться…
– Я постараюсь, очень постараюсь тебя не будить. Я буду беречь твой сон…
С лестницы вихрем слетели дети, колотя друг друга портфелями.
– Мам, мам! – Маша требовательно тряхнула Ольгу за подол. – А Петька точно наш?
– Что? – не поняла Ольга.
– Ну, ты уверена, что это наш ребенок? – серьезно спросил Миша.
– Абсолютно. – Ольга расхохоталась. Вот такого уж точно не бывает во сне!
– А почему ты уверена?
– Потому что это я его родила, а такое событие трудно забыть!
– Мам, ну ты же сама говорила, что там, откуда детей забирают, их много-много. Как ты узнала, который наш?
Сергей схватил Мишку за плечи, придвинул к себе и, присев, серьезно спросил:
– А почему вы решили, что Петька не наш?
– Потому что он на нас не похож. Мы белые. А он красный. Мы не орем, только деремся, а он все время орет.
– Вы тоже иногда орете, и еще как! – засмеялась Ольга. – Так что не волнуйтесь, Петька наш ребенок. Все в порядке. И давайте дуйте на улицу, машина давно пришла.
– А почему мы не с папой ездием, а с дядей Володей? – Маша, похоже, уже забыла, что минуту назад ее больше всего волновало родство с Петькой.
– Ездим, а не ездием, – машинально поправила Ольга. – Потому что вам в школу, а папе на работу.
– Потому что у нас машин много, да?
– Идите уже!
Ольга проводила детей до двери. Нужно было начинать жить привычной жизнью…
– Я побежал. – Сергей вышел, вернулся, поцеловал ее и снова ушел.
Даше приснилось, что она маленькая и мама еще жива, поэтому из кухни несется аромат оладий, варенья, свежезаваренного чая и слышится мамино пение – что-то грустное, про любовь, которая оказалась миражом и обманом…
Сон был таким реальным, что Дарья, проснувшись, не поняла – почему она одна в этой чужой стильной квартире, почему не пахнет оладьями и свежезаваренным чаем, почему не слышно маминого пения…
Даша села, с силой сжала виски, пытаясь прийти в себя.
Мама давно умерла. Слишком давно, чтобы помнить ее пение и оладьи, которые она пекла по утрам.
Гораздо лучше Дарья должна была запомнить беспробудное пьянство отца, запах перегара с утра, грязную посуду с засохшими хвостами селедки, бесконечных его собутыльников и безысходное чувство одиночества, которое зародилось у нее лет в двенадцать и продолжает грызть ее до сих пор…
Даша умылась, накрасилась – вызывающе ярко – и выбрала платье, в котором невозможно выглядеть несчастной и одинокой, – алое, с открытой спиной. И кофе сварила двойной – нужно стряхнуть наваждение сна, начать день бодрой, веселой и злой.
Ей необходима сейчас эта веселая злость. Как воздух необходима. Чтобы навсегда не завязнуть в своем одиночестве.
Напевая, она поехала на работу.
И в агентстве продолжала напевать – так понравилось ей состояние веселой, бодрящей злости.
Она перестала мурлыкать, только когда проходила мимо приоткрытой двери кабинета Кудряшовой и услышала обрывки разговора. Дарья остановилась, прислушалась.
– А сегодня вообще взял меня и бросил! – звенел голос Надежды, усиленный акустикой нового офиса, погрязшего в вечном ремонте.
Дарья проскользнула в кабинет Надежды и притаилась за стеллажом, разделявшим комнату пополам. Кудряшова ее не заметила.
– Да, бросил, я тебе говорю! Да нет, я не про то, упаси господь! – Надя поплевала через плечо и постучала по деревянной столешнице. – На работу один уехал, меня ждать не стал… Ну да, конечно! Еще чего! Я не ною, а просто обидно… А не у одного его! – Кудряшова опять постучала по столешнице, но теперь не костяшками пальцев, а кулаком, как начальница. – У меня тоже дел куча! Да, я вот сегодня с утра в транспорте давилась, уже все, сил нету никаких, а тут конь не валялся! И еще голландцев принимать…
С Громовой разговаривает, догадалась Дарья. Идти по тропе войны оказалось легко и интересно. Пусть для кого-то она неудачница, а для кого-то и вовсе пустое место. Это даже лучше, если пустое место… Ее не замечают, а она выждет и нанесет удар в самую уязвимую точку. Сильный удар. И тогда посмотрим, кто здесь пустое место. Она уже кое-что сделала для того, чтобы нанести удар. И еще сделает.
Кудряшова по-прежнему ее не замечала.
– Оль, да ты меня не слушаешь, что ли?..
Конечно, не слушает. А когда Громова кого-нибудь слушала, кроме себя? Разве что тогда, когда еще дурой в ботах была и когда Дарья ее наставляла, жизни учила.
Научила на свою голову…
– Ну понятно, понятно… Ну ладно, пока. Пока, говорю!
Надя положила трубку и, наконец, заметила Дарью.
– Шикарно выглядишь, – усмехнулась Даша.
Наверное, Кудряшова поняла, что над ней издеваются, потому что резко выдернула из стола ящик и начала суетливо рыться в бумагах, изображая бурную деятельность.
Песков держал в руках короткоствольный автомат «узи» с глушителем и целился в Барышева. На стройке, на высоте пятого этажа шеф был прекрасной мишенью – пали, не хочу. Плохо только, что на нем каска – в лоб попасть шансов мало. Впрочем, пуля девятого калибра каску пробьет, как картон.