— Листья осыпаются быстро, скоро выпадет снег, надо поставить ещё ловушки…

Он вдруг смолк и посмотрел на озеро: по берегу неторопливо трусили, легко перепрыгивая разные препятствия, три оленя: впереди самка, а за ней два самца, явные соперники. Они приближались к хижине. Вопросительно глянув на Куонеба, который кивнул, Рольф осторожно вошёл внутрь, взял ружьё и незаметно побежал к истоку речки, куда вела оленья тропа. Самцы в бой не вступали, потому что время гона ещё не подошло, но с их рогов уже сошёл «бархат» — летний шерстяной покров, шеи бугрились мышцами, и, следуя за своей красавицей, они угрожающе наклоняли головы друг к другу. В привычном месте они прыгнули с берега, разбрызгивая воду, и перешли речку вброд — проплыть им пришлось всего несколько шагов. Когда они выбирались на противоположный откос, Рольф резко свистнул. Свист подействовал, как колдовские чары: три оленя сразу превратились в три каменные статуи. Рольф прицелился в самца поменьше и, когда густое облако порохового дыма рассеялось после выстрела, увидел, что самка и второй её ухажёр исчезли, а его добыча бьётся в смертной судороге на земле шагах в пятидесяти от брода.

— Мы нашли хороший край для охоты, — сказал Куонеб, и они быстро разделали тушу, чтобы повесить в новом складе первые припасы на зиму.

Внутренности были сложены в кучу и прикрыты хворостом и камнями.

— Ни кукша, ни ворон до них не доберутся, — сказал Куонеб. — Но зимой на запах придут лисицы, и мы добудем их шкуры.

Теперь предстояло уговориться, что делать утром. Скукуму стало несколько лучше, но сопровождать их он явно не мог.

— Вот что, Куонеб, — предложил Рольф, — бери ружьё и топор, иди ставь ловушки. А я останусь, проконопачу кладовую, подготовлю хижину к зиме и поухаживаю за Скукумом.

На том и порешили. Индеец ушёл один. Он перебрался на восточный берег озера, выбрал подходящую речушку и направился по её течению, рассчитывая через три-четыре дня вернуться в хижину.

Рольф начал свой первый день одиночества с того, что устроил Скукуму горячую ванну и накормил его бульоном. Во время мытья пёсик слабо повизгивал, но, глотая бульон, с трудом повилял хвостом. Несомненно, дело пошло на поправку.

Затем мальчик принялся забивать щели кладовой щепой и мхом и трудился весь день напролёт. Работа была тяжёлой, но Рольф помнил, что приближается зима. В Коннектикуте предусмотрительные поселенцы окружали свои дома земляными завалинками, чтобы утеплить их на время холодов, а ему было известно, что здесь, в предгорьях Адирондака, морозы бывают куда более крепкими, и он решил засыпать землёй нижние венцы хижины и кладовой. Вырубив удобную лопату из дубового кругляка, мальчик обжёг её края на костре, чтобы они стали ещё крепче, и через два дня оба строения оказались в земляных насыпях «по самые глаза».

Запас сухих поленьев на случай дождливой погоды лишний раз напомнил, каким тесным оказалось их жильё, но с самыми неотложными и трудными делами было покончено, и у Рольфа появилось достаточно досуга для размышлений.

Кто из нас, кому довелось остаться одному в безлюдных дебрях, не вспомнит впечатлений самого первого дня! Ощущение, что ты можешь рассчитывать только на себя, и упоение безграничной волей; разрыв всех связей с миром городов; полное возвращение к первобытному существованию; близость обитателей леса; убеждение, что ты — одно с ними; приливы робкого благоговения перед безмолвной неумолимостью дикой природы вокруг; радостное сознание, что свободу свою ты употребишь не во зло. Вот какие чувства среди многих других нахлынули на Рольфа, а когда наступила темнота, он обнаружил, как ему приятно, что рядом с его кроватью дремлет беспомощный и совсем ещё юный пёс.

Но впечатления первого дня слабеют, и за четверо суток его одиночества власть над ним они утратили.

Куонеб унёс их единственное огнестрельное оружие, и немедленно подтвердилось охотничье присловие: «Если ты без ружья, жди встречи со зверем!» Вечером второго дня он перед сном вышел полюбоваться звёздным небом, и вдруг между ним и чуть мерцающим озером появился большой неясный силуэт. Неведомый гость остановился, вероятно разглядывая мальчика, а затем бесшумно скрылся среди стволов. Неудивительно, что Рольф не стал оставлять дверь открытой на ночь, а утром, осматривая песок у воды, окончательно убедился, что навестила его не лиса и не рысь, а пума, или, как её чаще называют в разных областях Америки, пантера, кугуар или горный лев.

На третье утро, выйдя из хижины в рассветной тишине, он услышал фырканье и, обернувшись к ельнику, с изумлением увидел могучую фигуру, величавую и нелепую из-за горбатой спины, отвислой губы, почти ослиных ушей и рогов-лопат — фигуру крупного лося. Рольф не был трусом, но от вида этого лесного великана в десятке шагов от себя у него по коже побежали мурашки. Без ружья он чувствовал себя таким беспомощным! Мальчик скользнул в дверь за луком и стрелами, но тут же презрительно хмыкнул: это ведь не рябчик и не белка! Нет, в настоящем лесу необходимо ружьё!

Рольф вышел наружу — лось стоял на прежнем месте. Мальчик с криком замахал на него руками, по гиганта это нисколько не напугало. Зато сам Рольф струхнул и отступил в хижину. Но тут он вспомнил про власть огня и развёл в очаге настоящий костёр. Из трубы повалил густой дым и повис над землёй в тихом сыром воздухе, завиваясь длинными лентами между деревьев. Наконец лёгкий порыв ветра донёс небольшой его клуб до морды лося. Широкие ноздри втянули запах, от которого веяло паническим ужасом, и великан, повернувшись, унёсся тяжёлой рысью в своё дальнее болото и больше возле хижины не показывался.