– Что вы думаете о нем? – спросил Чарльз Уиддоус.

– Скорее бы мы его получили. Он изумителен, – ответил я.

Другие пилоты, летавшие на этой машине, были единодушны в том, что это отличный ответ вражеским ночным бомбардировщикам. Но командир сказал, что нам придется потерпеть: пройдут по крайней мере два месяца, прежде чем нас смогут перевооружать «бьюфайтерами».

Вскоре после этого я узнал, что мне присвоено более высокое звание флаинг-офицера.

Теперь в Веллингоре появились много новых лиц, среди них пайлэт-офицеры Майлс и Дэвидсон, прибывшие прямо из авиашкол, и флайт-лейтенант Гай Гибсон, переведенный к нам после тура на бомбардировщиках, чтобы попробовать свои силы в качестве ночного истребителя. В ходе своего пребывания у нас Гай стал первоклассным пилотом ночного истребителя и сбил три вражеских самолета. Но его первой любовью было Бомбардировочное командование, и он вернулся туда и в конце концов возглавил знаменитый «Рейд на дамбы», [60] за который был удостоен Креста Виктории. [61] Он позже погиб над Голландией. Другим представителем бомбардировочной авиации, присоединившимся к нам в то же самое время, был флаинг-офицер Дон Паркер. Он был награжден Большим крестом за спасение экипажа из разбившегося и горящего бомбардировщика. Он также вернулся в Бомбардировочное командование и погиб смертью храбрых.

В свое время наступила моя очередь возглавить звено в Тернхилле, одном из наших маленьких выделенных подразделений вдали от главной базы. Я вылетел туда во главе четырех «бленхеймов», вместе со мной в качестве бортстрелка летел пайлэт-офицер Уилсон, новый офицер-бортстрелок, а также неукротимый флайт-сержант [62] Симмс, который должен был отвечать за наземный персонал. В Тернхилле штаб подразделения располагался в палатке, где установили телефон, по которому к нам с пункта управления полетами поступали распоряжения о взлете. У меня было немного дел помимо визитов к командиру авиастанции и к Джеку Летеру, командиру звена «спитфайров» из 611-й эскадрильи. «Спиты» дежурили в состоянии готовности с первых лучей рассвета до заката, а затем их сменяли мы.

Однажды на рассвете мы только что сдали дежурство и собирались лечь спать, когда раздался гул низколетящего самолета. Я подбежал к окну и под нижней кромкой облаков, которая была на высоте около 180 м, увидел «Юнкерс-88», разворачивавшийся для прохода над летным полем. Я раздраженно бросился к своему платяному шкафу, где хранил 5,6-мм спортивную винтовку, схватив и зарядив ее, высунулся из окна, надеясь, что «юнкерс» пройдет достаточно близко, чтобы я мог выстрелить. Чего я хотел добиться с этим хилым оружием, не знаю, но это казалось лучшим, чем беззащитно наблюдать и ждать удара.

К этому времени «Юнкерс-88» уже начал атаку, а на стоянке «спитов» все еще не слышалось звуков запускаемых двигателей. Противник сделал красивый заход на один из больших главных ангаров, в котором было полно учебно-тренировочных самолетов, «ансонов» и прочих, а также стоял один из моих «бленхеймов», находившийся на ремонте. Это была первоклассная атака, и его бомбы попали точно в ангар, подняв столбы огня и дыма. Затем он промелькнул мимо наших квартир, обстреливая из пулеметов все возможные цели на пути. Наконец, он ушел вверх в низкие облака и скрылся, сопровождаемый моей 5,6-мм пулей, выпущенной с дальности около 300 м!

Я натянул одежду и помчался к ангару. Механики пытались выкатить самолеты из горящего здания. Встретив своего флайт-сержанта, я увидел, что он держит все под контролем и что наш непригодный к полетам самолет выкачен наружу без больших повреждений. Но большинство учебных самолетов горели. Казалось, никто не был тяжело ранен, хотя кого-то унесли через окно канцелярии. Сделав все, что мог, я пошел обратно на квартиру, чтобы лечь спать, когда кто-то одернул меня:

– Где ваша фуражка?

Это был начальник административно-хозяйственной службы авиастанции, ветеран Первой мировой войны и довольно «прилипчивый» индивидуум. Я принес извинения и сказал, что спешил проверить, все ли в порядке с моими людьми и самолетами, и потому забыл ее. Мой ответ не впечатлил его, и он продолжал выговаривать мне. В этот момент я подумал, что он переборщил, и грубо заметил, что, с его разрешения, пойду спать, поскольку был на ногах всю ночь.

Эта вражеская атака и предыдущее нападение на аэродром в Дигби, проведенные в очень сложных погодных условиях, создавали у нас впечатление о превосходной навигации немцев и поддерживали веру в слухи о том, что возглавляют такие набеги пилоты, до войны жившие в Англии. В обоих случаях они выпадали из низких облаков прямо над аэродромами, атаковали и затем уходили невредимыми.

Ночь или две спустя Вильсон и я взлетели по тревоге из-за вражеской активности в районе Ливерпуля. Ночь была темной с клоками облаков между 3000 и 4600 м. Офицер наведения направил нас к «бандиту» на 3700 м. Вдали мы могли видеть разрывы зенитных снарядов и лучи нескольких прожекторов. Я проверил свои пулеметы и велел Вилли выпустить очередь из своего. Я чувствовал уверенность, что так или иначе мы вскоре поймаем еще одного немца, но на сей раз собирался держаться более спокойно и не стрелять, пока не подойду к нему близко.

Офицер сектора ПВО сообщал нам изменения курса, указав, что мы сближаемся с противником. Иногда мы входили в облака, что означало быстрый переход от визуального полета к полету по приборам. Затем после нескольких минут мы снова оказывались в чистом небе. Зенитные разрывы и прожектора теперь были ближе, так что враг должен был находиться где-то поблизости. На земле не было никаких огней, хотя в промежутках между облаками я мог различить тени, которые показывали, где более темная земля сливалась с более светлым морем. Иногда далеко внизу на земле наблюдались вспышки огня: вероятно, стреляла зенитная артиллерия, или, возможно, это были разрывы бомб в Манчестере или Ливерпуле. Голос офицера наведения стал более напряженным: