Постоянно вел дневник и Яков Габай, но он не мог взять его с собой при эвакуации лагеря [478] . Греческие евреи, видимо, меньше интересовались мировой историей, нежели семейной. Поэтому они писали главным образом письма своим родным, закладывали их в бутылки и закапывали на 30-сантиметровой глубине в пепле: и, как ни удивительно, одно такое письмо — от Марселя Надьяри — нашлось и «дошло»!

Если же и всех нас воспринимать в качестве адресатов, то в конечном итоге до нас дошло восемь таких свитков, и находки обеих рукописей Градовского входят в тройку самых ранних. Первой (по-видимому, в середине февраля 1945 года) была обнаружена рукопись, написанная по-французски и принадлежавшая Хаиму Херману, а последней — в октябре 1980 года — рукопись Марселя Надьяри, написанная по-гречески. Остальные шесть рукописей писались на идиш (с минимальными вкраплениями на польском и немецком языках, а также на иврите).

Первые три находки от последней отделяют более чем 35 лет!

Первые три были найдены практически одновременно (так что провозглашать чье бы то ни было «первенство» — не более чем условность). Существенно, что все три случились в первые недели после освобождения Аушвица-Биркенау советскими войсками 27 января 1945 года. В феврале (а может быть, и в марте; да и самые последние числа января тоже не исключены) была найдена рукопись Залмана Градовского «В сердцевине ада», а 5 марта 1945 года — фляжка с другой его рукописью [479] .

В 1952 и 1970 годах были обнаружены рукописи Лейба Лангфуса, а в 1962 году, 28 июля и 17 октября, одна за другой, — две рукописи Залмана Левенталя. Последней находкой — в 1980 году! — стала рукопись Марселя Надьяри, написанная по-гречески. Сам он — единственный из авторов обретенных рукописей, о ком достоверно известно, что он уцелел и прожил после войны еще четверть века.

Говоря об истории обнаружения рукописей, следует начать с истории их необнаружения.

Из восьми найденных рукописей только четыре были обнаружены вследствие целенаправленного поиска государственных органов — первая рукопись Градовского в марте 1945 года (комиссия ЧГК), одна рукопись Лейба Лангфуса в 1952 году (партийная комиссия) и обе рукописи Левенталя, обнаруженные в 1962 году в рамках специальной экспедиции Государственного музея Аушвиц-Биркенау (правда, под большим давлением со стороны двух бывших узников, утверждавших, что знают, где надо копать).

Но почему же с самого начала не копал сам музей? Ведь в земле сыро, и никакая банка или фляжка от сырости целее не становится. Почему же не копали ни с самого начала, ни потом?

А вот предприимчивые «частники»-поляки в 1945 году старательно копали — копали и находили! Искали они, правда, не еврейскую память, а еврейское золото: эдакий Клондайк у подножия крематориев! Когда находили рукопись с еврейскими буквами — выбрасывали, и никто не призывал их продавать находки музею. Только один молодой поляк, имени которого история, к сожалению, не сохранила, найдя рукопись Градовского, догадался предложить ее оказавшемуся по соседству земляку-еврею.

Волнерман торговаться не стал и рукопись у него купил.

Итак, от нескольких десятков рукописей, адресованных потомкам и историкам, до нас дошло всего восемь. Присвоим каждой свой номер и охарактеризуем их все, каждую по отдельности и в порядке их обнаружения.

Дата обнаружения: середина февраля 1945 г.

Местонахождение оригинала: Не установлено. Предположительно — в его семье или в Национальном архиве Франции (Фонд Министерства по делам ветеранов и жертв войны —?).

Дополнительные материалы: АРМАВ. Oswiadczenia. Bd. 70. В1.212f (Отчет д-ра А. Заорского, март 1971 г.)

Сама рукопись была обнаружена в середине февраля 1945 года Анджеем Заорским из Варшавы, тогда еще студентом-медиком и членом добровольного корпуса Польского Красного Креста в Кракове [480] . Этот корпус прибыл тогда в Освенцим для того, чтобы помочь разместить там госпиталь для бывших узников концлагеря [481] . После нескольких дней напряженной работы в головном лагере Заорский с коллегами совершили «экскурсию» в Биркенау. В пепле за крематорием IV он случайно обнаружил пол-литровую бутылку из обычного стекла, внутри которой виднелись листки бумаги. Открыв бутылку, он вынул стопку листов бумаги в клеточку, хорошо сохранившихся и сложенных в восемь раз. На самом верхнем листе был написан адрес Польского Красного Креста (ну не поразительно ли, что бутылку нашел сотрудник именно этой организации?), а на его обороте — собственно почтовый адрес лица, которому предназначалось письмо, — адрес во Франции.

Остальная бумага была исписана мелкими строчками на французском языке: то было письмо мужа жене, в котором он описывал свою трагическую судьбу и переживания человека, работающего в команде при крематории. Он ясно осознавал, что вскоре погибнет, как уже погибли многие его товарищи по чудовищной работе, и отдавал жене последние распоряжения. Он, в частности, просил ее как можно скорее выйти замуж и ни при каких обстоятельствах не возвращаться и не приезжать в Польшу [482] . А. Заорский сохранил это письмо и передал его в марте 1945 года во французскую миссию в Варшаве. 10 февраля 1948 года французский министр по делам бывших военнопленных и жертв войны передал машинописную копию этого письма председателю Союза бывших узников концлагеря Аушвиц во Франции [483] , а в 1967 году Государственный музей Аушвиц-Биркенау в Освенциме получил фотокопии этой машинописи и сопроводительного к ней письма из упомянутого министерства [484] . Местонахождение оригинала не установлено. Наиболее вероятные места: фонд Министерства по делам бывших военнопленных и жертв войны (в Национальном архиве Франции в Париже), Союз бывших узников концлагеря Аушвиц во Франции или семья Х.Хермана.

Удалось установить личность писавшего: им был Хаим Херман — польский еврей, родившийся 3 мая 1901 года в Варшаве, сам или с родителями переехавший в начале века во Францию. Собственно французский язык, на котором написано это письмо, не слишком хорош, что и типично, и даже простительно для эмигранта в первом поколении; но интересно, однако, что Херман не захотел писать жене на идиш [485] .

2 марта 1943 года его депортировали из Дранси в Аушвиц, куда он прибыл 4 марта. Он получил номер 106113 и был зачислен в «зондеркоммандо». Уже при разгрузке их эшелона № 49 среди 1132 человек были первые мертвецы и сошедшие с ума; около ста человек были отобраны на работу, остальные — на смерть. С тем же самым транспортом в Аушвиц прибыли и были отобраны в «зондеркоммандо» упомянутые в письме Давид Лахана, торговец кожами из Тулузы [486] , а также не упомянутые Янкель Хандельсман и Иосиф Доребус, он же Иосиф Варшавский [487] . К тому моменту, когда Херман написал это письмо, то есть спустя 20 с небольшим месяцев пребывания в Аушвице, из той сотни оставались в живых всего двое. Интересно, что свой адов труд в «зондеркоммандо» он сравнивает со службой в «Хевра кадиша» (Chevra Kadischa) — еврейском похоронном товариществе, пекущемся в первую очередь о больных и умирающих, а также о проведении похорон и помощи родственникам усопших.