— Не мне указывать вам, Ваше Величество, — Блад вежливо, но твердо снял руки Петра со своего камзола, — но у вас свои порядки, а у нас — свои. Что же касается «бесстыдниц непотребных», то они вам жизнь спасли, да и мне — тоже не раз. И потом, вы, кажется, сами пригласили их на борт вашего флагмана? — с некоторой долей иронии добавил он и, круто развернувшись на каблуках, ушел, оставив царя в легком недоумении.

После этого Петр еще немного покипятился, скорее по инерции, чем искренне, и смилостивился над гостьями. Впрочем, когда речь зашла о дальнейшем маршруте, царь снова уперся:

— Нечего девам в баталиях делать! В Москву с послами поедут, под опеку Натальи Алексеевны, сестрицы моей. Она царевна со смыслом, небось у ней не заскучают. И не перечить!

И вот:

— Тоска! — вздохнула Ксави. — Бояре, сарафаны, лапти… Влипли разведчики! Что ж теперь — в светлице сидеть да косу чесать? Чичас! Ох, и устрою я им там веселую жизнь!

— Или тебе ее устроят, — мрачно съязвила Джоанна.

Яркое весеннее солнце било в окна, слепя глаза, отражалось в золотых куполах соборов. Оглушительный гомон грачей ликующей песней вплетался в утренний благовест.

Карета въезжала в Москву.

— Нет уж, Джо, дона Яна [96] можешь сама играть, если хочешь, а мне этот ловелас всегда был не по душе! — Ксави сидела, возложив свои длинные ноги на сундук и перебирая оборку зеленого атласного платья. Изогнувшись кошкой, она глянула через плечо назад: — А ты, матушка Наталья Алексевна, тоже склоняешься к этой, как ее… «Комедии о доне Педре…» с этим бабником?

Царева сестра мирно улыбнулась и теплым грудным голосом произнесла:

— Пиеса, правду сказать, не весьма хороша, ан давеча, как представляли в комедиальной хоромине, успех изрядный имела. — Она неожиданно прыснула: — А Татьяна Михайловна [97] едва речи не лишилась. Только и заговорила, чтоб анафеме комедиантов предать. Кюншт-то и половины не уразумел, что тетушка вопила!

— Могу себе представить, — Джоанна тоже рассмеялась и, поднявшись с лавки, подошла к столу, на котором врассыпную лежали свитки. — Ладно, давайте посмотрим, что у нас тут в запасе. Так… «Сципий Африканский» — старо. «Дон Ян» Ксави не удовлетворяет, «Баязет и Тамерлан» — Наталью Алексеевну…

— Измаялись — уж который раз представляем! — подтвердила царевна.

— А может, новенькое что-нибудь найдется? — лениво потянулась Мари. — «Мастер и Маргарита», например, — она мечтательно закатила глаза.

— Или «Летучая мышь» с канканом… — съязвила Джоанна. — Татьяна Михайловна будет ва-аще в отпаде! Кстати, — она взглянула на царевну, — Наталья Алексеевна! А что там за комедия, которую этот поляк, шут царев — «король самоедский» начинал переводить?

— Комедия французская, господина де Мольера, «Драгые смеяные» прозывается. Изрядная комедия, да только Юзеф ее не закончил, захворал.

Подруги переглянулись. Ксави в изумлении даже сняла ноги с сундука:

— Что за пьеса? Первый раз слышу. А где она?

Наталья Алексеевна молча вытащила еще один довольно измятый свиток.

— Вот. Да только много ли уразумеете?

— Стоп-стоп! — Джоанна, прищурившись, всмотрелась в мелкие, испещренные помарками строчки. — Писано левой задней, конечно, но разобрать можно… Мама миа! Это еще что?! «Нелицеприятность рекомендует плезир ваш аз есмь воздасть»… Имеется в виду: «Справедливость требует воздать вам должное», что ли?

— Ну и слог! — искренне восхитилась Ксави. — Это ж не фраза, а заворот кишок! Тут даже не смесь французского с нижегородским — тут гибрид королевского двора со скотным! Слушай, Джо, а что за пьеса, все-таки?

Джоанна не ответила. Она старательно просмотрела все листы, хмыкая чуть ли не на каждой фразе, после чего глянула на изнемогающую от любопытства Ксави:

— Ты знаешь, если отбросить все литературные перлы этого горе-переводчика, получается что-то до боли знакомое. Сударыня! — повернулась она к царевне. — А оригинала у вас нет случайно? Самой пьесы Мольера?