— Ещё раз, пожалуйста. Я не ослышался?

— Не ослышался. Присмотришь за этим гавриком, всего и делов-то.

От столь противоестественного предложения меня даже пробило на нервный смешок.

— Стоп-стоп. Фома, мы уже давно знакомы, и ты не хуже меня знаешь, что охрана — не мой профиль. Да и что за нужда? Пошли своих ребят. Уверен, они прекрасно справятся.

Фома вздохнул и задумчиво погладил окладистую бороду.

— Я бы так и сделал но — видишь ли, в чём заковырка — Ткач не должен знать о прикрытии. Он будет со своими людьми. Это пять человек, пользующихся особым доверием — костяк его отряда. Желательно чтобы они тоже не испустили дух раньше времени.

— А остальные?

— Что остальные?

— Ты сказал — «костяк». Впервые слышу, чтобы капитан добровольно разделял отряд. Разбегутся же, как тараканы, и месяца не пройдёт. Если этот Ткач надеется вернуть людей под своё крыло, он, либо невъебенно авторитетен, но тогда я бы о нём слышал, либо невъебенно туп, что более походит на правду. Из своего опыта, глядя со стороны, могу заключить только один вывод — охрана тупых клиентов — дело гиблое.

— Э нет, — усмехнулся настоятель. — Он совсем не туп. И отрядом жертвует осознано. Стало быть, цель того стоит.

— Что за цель?

— А вот это и предстоит выяснить, — Фома хитро ощерился, сверкая глазами, как прожженная шлюха. — Ну, заинтересовал?

— Не особо.

— Ах да, прости. Ты ждёшь, когда я перейду к цифрам. Сорок золотых.

— Каковы условия оплаты?

— Да самые что ни на есть простые: скрытно сопровождаешь Ткача с его людьми до места, выясняешь цель рейда, как только она обнаружена — всех кладёшь, если цель подъёмная — тащишь сюда, если неподъёмная — запоминаешь место и дуешь назад, мы высылаем парней и, если слова твои подтверждаются, получаешь расчёт.

— Не пойдёт. Слишком много «если». Мне совсем не улыбается тратить уйму времени и рисковать башкой, полагаясь на чужое везение. Так что извини, я пас.

Фома протяжно вздохнул и покачал головой с такой выразительностью, будто весь мир только что перевернулся на его глазах, устои рухнули, святыни попраны, вера в человечество утрачена.

— Кол, Кол… Не хотелось мне этого вспоминать. Мы ведь старые друзья, но…

Снова здорово. Каждый раз, когда дело принимало не устраивающий Фому оборот, он вытаскивал на свет божий эту историю. Случилась она почти два года назад. Мы с Никанором — одним из немногих вменяемых братьев — душевно отдыхали в навашинском кабаке. Даже не вспомню уже, что за повод был. Вроде рабов удачно спихнули. Разумеется, приняли на грудь как следует. И в процессе отдыха повздорили с какими-то уродами из Навмаша. Повздорили крепко, так что дело закончилось стрельбой и спешным отбытием восвояси. Хорошо — машина близко стояла. Прыгнули и по газам. Со всем этим переполохом даже не заметил, что у товарища в пузе дыра. Да он и сам здорово удивился. Полпути удивлялся, пока дух не испустил. А потом оказалось, что пуля у Никанора в брюхе не чья-нибудь, а моя. Как назло таскал тогда «Гюрзу» с СП-10. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

— Фома, не начинай. За тот случай я уже сполна рассчитался.

— А я так не думаю. Но буду думать, если согласишься. Ну? Последний разок, и лично гарантирую тебе полное отпущение грехов. Что скажешь?

— Чёрт с тобой. Куда идти нужно?

— Да тут недалеко. В Москву.

Москва. Что я знал о ней? Бывшая столица бывшей страны, гигантский мёртвый город, до отвала накормленный мегатоннами немирного атома. Бетонное кладбище пятнадцати миллионов. Так о ней говорили. Всегда с чужих слов. Я не встречал никого, кто видел бы Москву своими глазами. Не встречал даже тех, кто врал бы об этом. Шесть букв, произносимые в полголоса, словно на похоронах. Даже махина Нижнего Новгорода под боком, не вызывала такого благоговейного ужаса. О Нижнем я слышал множество баек — жутковатых, мрачных. В детстве мы пересказывали их друг другу, смакуя леденящие подробности, но заканчивалось всё обычно ржачем и взаимными подъёбками. О Москве же разговоры были крайне редки и коротки, будто само упоминание о ней сулило беду.

Скупые сведения о Белокаменной сходились в двух основных моментах — там нет жизни, и есть высокий радиационный фон. Посему, первое, что я потребовал у Фомы — увеличение гонорара и выдачи аванса. Сошлись на пятидесяти трёх золотых, из которых десять были выданы на месте. Второе — защиту от радиации. На что получил странного вида противогаз, счётчик Гейгера и ценный совет — не оставлять открытых участков тела. Ну, и третье — хороший глушённый ствол, для уверенного прицельного огня на двести метров, в дополнение к моему «калашу». Тут Фома долго жмотился, но, в конце концов, оторвал от сердца «Винторез» с шестью двадцатизарядными магазинами, вычтя из моего аванса три золотых, с обещанием вернуть по возвращении.

Теперь нужно было подумать об «открытых участках». С этим у меня дела обстояли неважно — кисти голые, хренов противогаз-маска с фиксирующими ремнями закрывал только лицо, ворот куртки даже в поднятом положении не защищал шею.

Идя в сторону оружейной за обещанным «Винторезом», я как раз обдумывал варианты защиты своей неказённой шкуры от радиации, как вдруг обратил внимание на проходящего мимо брата в длинном плаще со стоячим воротником. Немного побазарив, выяснил, что шьёт такие местный мастер — Андрей, и, узнав адресочек, направился к нему.

Дверь оказалась не заперта. Я тактично постучал и, не дождавшись реакции, прошёл внутрь. Из комнаты за предбанником доносился стук швейной машинки.

— День добрый, хозяин, — открыл я дверь в комнату.

— Здорово, — отозвался тот, не оборачиваясь.

В избе стоял сильный характерный запах обработанной кожи. На скамьях и прямо на полу лежали шкуры: покроенные и целиковые. На полках стояли катушки ниток и тесьмы, коробки с фурнитурой, лекалы. Настоящая пошивочная мастерская.

— Мне бы плащик. Поможешь?