Едва мы отошли на пару метров, как дверь захлопнулась, а за спиной послышались шаги.

— Смотреть вперёд, — предупредил невидимый конвоир, заметив, что моя голова поворачивается на звук.

На тот момент опыта пребывания в «учреждениях закрытого типа» я не имел. Помню, как холодок побежал от поясницы к загривку. Крайне неприятно без привычки, не имея даже ножа, шагать перед незнакомой вооружённой особью, в чьи обязанности входит физическое устранение конвоируемого в случае малейшего неподчинения.

Берлога у Хромого оказалась солидной. По стенам дважды поворачивающего коридора я насчитал восемь железных дверей, выглядящих не намного тоньше двух нами пройденных. В трёх из них так же имелись смотровые щели и, плюс ко всему, небольшое прикрытое задвижкой оконце. На сером бетоне пола то тут, то там попадались россыпи тёмных кругляшков, у дверей с оконцами их было больше.

— Сюда, — не оборачиваясь, махнул рукой горбун и скрылся в проёме.

Мы вошли в небольшую полутёмную комнату. С первого взгляда я принял её за кладовку, настолько много было там разного барахла, как попало сваленного по углам, и не только. В центре стоял стол, а в дальнем свободном от хлама углу — кровать с жёлтой подушкой в пятнах непонятного происхождения и скомканным лоскутным одеялом.

— Привёл? — из-за громоздящихся на столе коробок показалась голова, лысоватая, с зачесанными назад жидкими соломенного цвета волосами, наморщенным лбом и небритой опухшей физиономией.

Обитатель «кладовки» поднялся и, неуклюже переваливаясь, вышел к посетителям.

Сомнения в том, что это и есть Хромой, у меня отпали сразу. Его левая нога не дотягивала до правой сантиметров двадцати. К подошве ботинка крепилась деревянная колодка с железными набойками, уравнивающая длину конечностей и издающая отвратительный скрежет, соприкасаясь с бетоном. На вид Хромому было… сразу и не скажешь. От тридцати до пятидесяти. Есть такой тип разумных существ, чьи возраст и внешний вид слабо связаны. Мой новый знакомый был его ярким представителем. Да и покрывающие большую часть лица шрамы — то ли от когтей, то ли от множественных ударов чем-то тяжёлым — затрудняли определение количества лет, в течении которых мать-земля попиралась разнокалиберными ногами этого выродка.

— Ну-ка, ну-ка, — Хромой подошёл ко мне и, смерив взглядом, приподнял кустистую бровь. — А не мелковат?

— Я с твоих слов понял, что в самый раз, — ответил Валет.

— Щуплый он у тебя какой-то. Не подох бы в дороге.

— В какой дороге? — спросил я, но был самым хамским образом проигнорирован.

— Он только с виду щуплый, но здоровья на троих хватит.

— Смотри, Валет, — Хромой ощерился, проводя языком по золотым зубам. — Сроки горят, сам знаешь. Облажается пацан, отвечать тебе придётся.

— За это не переживай. Давай-ка лучше к делу.

Что ни говори, а детство — тяжкое время. Ты мелкий, слабый, глупый, каждый может тебе наподдать, а то и прибить, если под горячую руку сунешься. А главное — окружающие пытаются, так или иначе, тобою манипулировать. И, что самое неприятное, им это удаётся. Странное дело, со сверстниками такие фортеля не прокатывают. На «слабо» я никогда не вёлся. Но если посыл исходит от старшего, с детскими мозгами случается что-то необъяснимое. Наверное, виной всему долбанное честолюбие. Серьёзные дядьки говорят с тобой про серьёзные вещи, вводят в свой круг. Это уже не игрушки, тут всё по-взрослому. Тебя восприняли всерьёз. Как откажешься? Вот и я не смог.

Задачу мне сформулировали просто и понятно — прибыть в Навашино, дождаться ночи, покинуть своё убежище, найти Баскака — второго человека города — и сделать так, чтобы его имя впредь упоминалось в прошедшем времени. Отлично. Люблю простые решения.

Преодолеть дорогу от Арзамаса до Навашино мне предстояло в оружейном ящике. Без ведома хозяина груза. Каким путём я попал в кузов — не знаю. Упаковали меня уже в берлоге Хромого, после чего долго несли и, в конце концов, положили. Сколько времени пролежал — трудно сказать. Часы у меня отобрали, дабы не создавать посторонних шумов. С собой дали АПБ с двумя магазинами, кислородный баллон, кисет подсушенных листьев неизвестного мне происхождения и две фляги: одну с водой, и одну пустую, для справления малой нужды. Большую нужду запретили строго-настрого. Еда также оказалась не предусмотрена. Впрочем, проголодаться я всё равно не успел. Как-то не до того было. Повезло ещё, что навашинским везли «крупняк», а не только стрелковую мелочёвку.

Ящик КПВ сильно напоминает гроб. По длине места хоть отбавляй, но вот с боков тесновато, приходилось складывать руки на груди, это, кроме экономии жизненного пространства, помогало вовремя подставить ладони, чтобы не разбить физиономию о крышку на очередном ухабе, когда мой «катафалк» пришёл-таки в движение.

Ехали, по моим ощущениям, не меньше недели, хотя на самом деле маршрут Арзамас-Навашино занимает не больше четырёх часов. Но тогда я пребывал в полной уверенности, что, когда вылезу из чёртового ящика, под ногами окажется другое полушарие, с пальмами, слонами и полуголыми чёрными бабами. Если кому-то кажется, что время летит чересчур быстро, могу смело посоветовать — ложитесь в гроб, закрывайте крышку, и всё пройдёт.

Наконец, грузовик сбавил ход и остановился. Но моя радость была омрачена, спустя минуты две, машина снова тронулась. Видимо, проверка на КПП.

Раньше я в Навашино не бывал, только на карте видел мельком, и не имел ни малейшего понятия, что представляет собой город, если, конечно, отбросить дворовые страшилки о зверских казнях пленных муромчан, с которыми навашинцы без устали грызлись уже не первый десяток лет. Рассказывали, что возле западной границы города стоит частокол высоченных шестов с обращённой к небу буквой «Х» из досок, на каждом. К доскам этим привязаны пленники, живые, но с перебитыми руками, ногами и хребтом. Говорили, что их крики разносятся на пять километров, звуча музыкой для навашенцев и холодящим душу воем для муромских мародёров. А над шестами кружат тучи мошкары и воронья, в ожидании своей очереди полакомится свежим мясцом.