— Ну, что, будем сворачивать в весницу, Шар?

Кобыла ничего не ответила, и путник, приняв этот знак за молчаливое одобрение, направился к ближайшей дощечке, на которой корявым почерком было выведено: "Папрыгушки".

"Ну, попрыгушки, так попрыгушки, — решил Дарен и свернул с нелюдимого тракта, — попрыгаем, значит".

Весница оказалась маленькой, старой, наподобие тех, которые путник видел, проезжая через самые отдаленные уголки страны. Невысокие, давно не крашенные домики, покосившиеся заборчики, резные ставни — все это навевало грустные воспоминания о прошлом. Но Дарен был бы полным дураком, если бы силой не заставил себя прекратить сравнивать.

Вскоре после въезда за чисто символические ворота, прогнившие и черные, войник понял, откуда взялось название весницы: вся дорога представляла собой сплошные кочки да ухабины.

Шаргеш "попрыгивать" не нравилось. Она смешно раздувала ноздри и то и дело дергала ногами так, будто к каждой подкове прилипло по мерзкому червю. Кобыла всем своим видом показывала, как ей здесь не нравится. Но переходить к активным действиям вроде протестного ржания не спешила.

Несколько детей в старых отцовских рубахах, латаных и спереди, и сзади, пробежало мимо путника. Из-за количества грязи на маленьких личиках и отсутствия всякого различия в одежде Дарен не рискнул определить, кто это были — мальчики или девочки.

Кошки, беспрепятственно бегающие по дворам и тропинкам, смотрели на нежданного гостя неодобрительно: мол, чего приехал? А может, путнику просто так казалось, и серо-черно-рыжие представители кошачьего пола щурились просто так, от солнца.

Единственная гостильня была под стать домикам: старенькая, одноэтажная, чуть покосившаяся на один бок. И наверняка пустая, как бирная бочка после десятка солдат. Путник спешился, отдал Шаргеш на попечение мальчика-конюшего, бросив в воздух три медька, и направился к двери.

Но, вопреки его думам, помещение если и не оказалось забитым под завязку, то свободных мест точно было маловато. Собственно, их всего было три: за стойкой рядом с пьяным в зюзю мужичком; около окна, где за столом расположилась кампания широкоплечих и мускулистых парней, да у дальней стены еще стоял столик, за которым скучал молодой человек примерно одного с Дареном возраста. Путник с пылинку подумал, поздоровался с хозяином, рьяно протирающим стойку, а затем направился к стене.

— Могу я присоединиться?

Мужчина поднял голову и широко улыбнулся:

— Конечно, можешь! — и тут же протянул руку для приветствия: — Карстер.

— Дарен, — коротко отозвался Дар, пожимая широкую ладонь нового знакомого и присаживаясь на стул, — ты здесь живешь?

— Не-а, только сегодня утром приехал. Моя лошадка привязана здесь же, белая такая, с черной гривой. Может, видал?

Дарен отрицательно покачал головой.

Тут подошла женщина, видимо, жена хозяина. Возраст ее было определить трудно: можно было дать как сорок, так и все пятьдесят. На лице сверкали еще не замутненные годами глаза, волосы были убраны под платок, а улыбка выражала искреннюю приязнь к гостю. Что ж, грех брезговать таким гостеприимством.

— Будете кушать, господин…э-э, септ-велитель?

— Буду, — усмехнулся путник и нагло спросил: — а что есть?

— Жаркое из свинины, геркулес и бира.

— А бира свежая?

— Свежее не бывает, — фыркнула женщина, — плохого не держим. Ну так чего?

— Несите все!

Женщина кивнула, вытерла руки о передник, и без того давно не белый, и размеренным шагом ушла на кухню. Дарен проводил ее ленивым взглядом и снова переключился на своего собеседника. Тот похлебывал обильно пенящуюся биру, но заметив взгляд Дарена, снова улыбнулся и приподнял кружку:

— Пробуй, пробуй, не пожалеешь! Отменный напиток.

Молодой мужчина был одет как гонец, но, судя по вальяжности его действий, вести были несрочные. Достаточно короткая шорса* (шорса — достаточно длинное просторное одеяние южных народов с вышивкой вдоль рукавов) была затянута на поясе простой паклевой веревкой на странный диковинный узел. Кругловатое лицо с ехидно прищуренными глазами, тонкие губы, нос с едва заметной горбинкой — в общем-то это все, что можно было заметить с первого взгляда в сотрапезнике Дарена. Однако самого путника настораживало что-то еще, никак не связанное с внешностью.

— Что, на преступника похож? — неловко пошутил Карстер, немного смущаясь под пристальным взглядом войника.

И тут Дарен понял, что именно его смутило. Он вздохнул:

— Ты говоришь с коринским акцентом.

— И что? — брови того поползли вверх. — Я до десяти лет жил там у бабки.

Дарен не стал расспрашивать дальше: по меньшей мере, это было бы неприлично, по большей — попросту откровенно нагло. Тем более, что хозяйка поставила перед его носом тарелку с донельзя аппетитным мясом, овощами и свежим геркулесом. Войник с таким рвением набросился на еду, что вызвал у соседа по столу недоуменную гримасу. Хозяйка могла собой гордиться — ужин получился просто вкуснющий! Аж пальчики оближешь! Что, в принципе, Дарен, подумав, и сделал, с удовольствием залив вкусный ужин ароматной малиновой бирой. С хозяйкой он расплатился без всяких претензий, отдав стрибрянник за ужин и за ночлег.