На мостике все пришло в движение. В течение нескольких секунд были отданы все необходимые команды. Главстаршина-сигнальщик направился к переговорной трубе на сигнальном мостике. Секретари коммодора и капитана, облегченно вздохнув, спустились вниз. Вудхаус обошел свой стул и взял шерстяную куртку.

На «Ахиллесе» главстаршина-сигнальщик, не отрывая от глаз бинокль, доложил:

– На флагмане подняли сигнал. Третья степень готовности.

– Занять место по походной вахте, – распорядился Парри.

Вахтенный офицер крикнул:

– Горнист! – причем тоном человека, не ожидающего ответа. Забавный, но хорошо известный факт заключается в том, что горниста никогда нет, если он нужен. На повторный зов появился горнист.

– Сэр? – сказал он тоном, подразумевавшим, что на моряков всегда можно положиться.

– Сыграйте отбой! Походная вахта!

В тот же миг тонкий звук горна понесся от корабля к кораблю.

Дымка быстро рассеивалась. Капитан Белл записал в своем дневнике: «Этот день в Южной Атлантике быш воистину превосходным. Теплое солнце, на небе ни облачка, легкий ветерок, спокойное море и кристально чистый воздух».

Вахтенным офицером был лейтенант-коммандер Смит. Белл сказал:

– Я иду вниз умыться и побриться. Будьте начеку. – Он направился в сторону кормы, но по пути остановился и добавил: – И следите за действиями коммодора.

Смит усмехнулся и кивнул. Он всегда был начеку – хороший компетентный офицер.

А на мостике флагманского корабля Харвуд продолжал смотреть на восток, словно стремился неким колдовством вызвать врага из морской пучины. Вудхаус, собравшийся пойти вниз, остановился рядом с ним и проговорил:

– Перефразируя Шекспира, можно сказать: идут декабрьские иды.

– Да, Цезарь, – ответствовал Харвуд, – но не ушли.

На «Ахиллесе» Кобурн с упреком взглянул на Парри и сказал:

– Шесть десять, сэр.

Парри посмотрел на часы, потянулся, снял фуражку, потер глаза, смачно зевнул и пробормотал:

– Я буду в своей каюте.

Все три капитана не могли не проявлять беспокойство. Парри положил свой бинокль на штурманский стол и сказал, по твердому мнению Кобурна, без всякой нужды:

– Будьте повнимательнее.

– Конечно, сэр, – ответил Кобурн.

Прежде чем покинуть мостик, Парри добавил:

– И не спускайте глаз с флагманского корабля.

Между прочим, Харвуд все еще находился на мостике, хотя все ему вслух и мысленно желали убраться в свою каюту. Дранки Левин был вахтенным офицером и умирал от желания поболтать с наблюдателем Керни, который топтался неподалеку. Дежурным офицером был торпедист Пеннефазер. Старшим вахты левого борта был способный и остроглазый Свонстон. Когда Харвуд, погруженный в свои мысли, начинал мерить шагами мостик, его взгляд иногда останавливался на ком-то из них. Каждый, кому повезло ощутить на себе тяжелый взгляд коммодора, начинал немедленно припоминать все свои грехи. В какой-то момент этим несчастным оказался юный посыльный, которого Харвуд, скорее всего, никогда раньше и не замечал.

– Где ваш ремень? – требовательно вопросил коммодор и последовал дальше.

Сделав несколько шагов, он обернулся к застывшему на месте мальчишке, который только начал приходить в себя, и добавил:

– Кстати, постригитесь.

Харвуд обошел нактоуз, остановился рядом с Левиным и придирчиво осмотрел инструмент. Затем он сделал еще один круг по мостику, миновал покрытый картами стол и уселся на стул с таким видом, словно собирался оставаться на нем всю оставшуюся жизнь. Медли все время держался на заднем плане, но в конце концов решился сунуть голову в пасть льва и спросил:

– Принести вам бумаги на подпись после завтрака сюда, сэр?

Ему удалось остаться безнаказанным. Лев только рыкнул, и Медли исчез внизу. К всеобщему облегчению, Харвуд издал еще один рык:

– Торпс! [19]

– Сэр? – последовал немедленный ответ.

Харвуд уже уходил с мостика и бросил через плечо:

– Дайте мне знать, если что-то заметите, – а проходя мимо впередсмотрящих, добавил: – И глядите тут в оба!

– Конечно, сэр, – ответил Свонстон и затем тоном «младшего пророка» сообщил другим впередсмотрящим: – Вы все слышали!

Торпс облегченно вздохнул и прошел в переднюю часть мостика. Левин и Керни немедленно приступили к беседе. Все было как обычно. Создавалось впечатление, что моряков ожидает обычный, ничем не отличающийся от прочих день.

Свонстон все же ощущал беспокойство. Очевидно, тревога Харвуда передалась и «младшему пророку». Он прошелся взад-вперед, извлек из чехла большую подзорную трубу и установил на подставку, снова сделал несколько шагов туда-сюда, потом подошел к Левину, обсуждавшему с Керни детали торпедной атаки, и доложил чрезвычайно значительным тоном, который должен был означать, что он, Свонстон, является единственным человеком на корабле, который держит глаза открытыми: