Правда, капитан ее несколько разочаровал, оказался нетипичным представителем закона. Носил стоптанные туфли, курил дешевые сигареты и признался, что внушающая уважение машина принадлежит не ему, а некоему гражданину, недавно сознавшемуся в особо тяжком преступлении. Впрочем, он хорошо себя держал, Сережа Свинец. Говорил интересно и убедительно. Он явно мог убедить кого угодно в чем угодно. А если норовил заглянуть в декольте – так это даже хорошо, это лишний раз доказало ее, Марины, власть над мужчинами. Женщине тридцати пяти лет такие доказательства нужны постоянно, желательно – ежедневно. Ведь ей необходимо точно знать, как убедить мир в том, что ей не тридцать пять, а двадцать восемь.

Сейчас решила – домой. А куда еще? Она не спала ночь и чувствовала себя ужасно. Болел живот. Гудела голова. Проклятая погода не добавляла положительных эмоций; чего угодно можно ждать от московской погоды, но вот положительных эмоций ждать бессмысленно.

Вокруг Марины громыхал, стенал, дымился, неврастенически вибрировал, самодовольно хохотал, горько рыдал, жил на всю катушку и мучительно подыхал накрытый низкими облаками, мокрый от дождя и снега город.

Он усиленно пытался убедить своих граждан, что принятая здесь модель жизни является оптимальной.

Рекламные щиты пытались убедить всех, что автомобиль, изобретенный немцами и собранный узбеками по лицензии корейцев, есть лучший выбор современного горожанина.

Владельцы таких автомобилей пытались убедить всех, что рекламные щиты не врут.

Журналы с цветными обложками пытались убедить всех, что важнейшей задачей ближайших лет для страны является построение светского общества.

Теле– и радиоведущие неостроумно пытались убедить всех в своем остроумии.

Гости их эфиров – политики – пытались убедить всех, что радеют за отчизну, после чего уезжали в свои лондонские особняки.

Автоинспекторы пытались убедить всех, что несут службу.

Гости столицы пытались убедить всех, что они местные.

Местные пытались убедить всех, что они тут всерьез и надолго.

Продавцы поддельных штанов, поддельных парфюмов, поддельных видеодисков, поддельных ботинок, поддельных автомобильных запчастей, поддельного нижнего белья, поддельной питьевой воды пытались убедить всех в подлинности своего товара.

Методы и приемы убеждения отличались. Одни пугали, другие смешили, третьи раздували щеки. Но всех объединяло твердое нежелание прямо обозначить свои цели. Сообщить коротко: «Хочу денег!» Или: «Хочу власти!» Хотя это подразумевалось. Настоящая беда крылась не в том, что дурное выдавалось за хорошее (все дурное всегда прикидывается хорошим, такова его природа), а в удручающей бездарности маскировки. В результате люди, умеющие мыслить независимо и критически, – а их, слава богу, оставалось еще достаточно – вынуждены были грустно признаваться самим себе, что жить на белом свете становится все менее и менее интересно.

Марина долго возилась с ключами, открывая огромную стальную дверь (сто пятьдесят килограммов, встроенные петли), снова вспомнила Матвея – двери, сигнализации и прочие устройства, защищающие богатых и осторожных от бедных и завистливых, были его хобби – и вдруг, отшвырнув прочь сумочку, схватила телефон, набрала выученный наизусть номер:

– Вспомнила, Свинец! Я вспомнила! Нас же обокрали!

– Когда и как? – деловито осведомился капитан.

– Ты же спрашивал, не происходило ли в последнее время чего-то необычного. Вот, я вспомнила. Два месяца назад к нам залезли. Воры.

– Что украли?

– Только сейф унесли.

– Что за сейф, – удивился капитан, – если его можно унести?

– Ну, это был специальный сейф, для отвода глаз… Матвей сам придумал купить такой. Маленький ящик, килограммов двадцать от силы… Внутри – ничего. Всякие бесполезные бумажки. И сто долларов. Чтоб ворам не так обидно было… Вот этот сейф и утащили… Залезли по веревке, с крыши… Мы с Матвеем были в Испании…

– Кроме сейфа? Документы? Одежда? Украшения?

– Ну, шубы я на лето в холодильник сдаю… Золото – не скажу, где лежит, не нашли его… Так, перевернули все вверх дном. Какие-то малолетки, по всей видимости. Кассеты сперли, диски с музыкой…

– Заявление писали?

– Нет. Матвей сказал – бессмысленно.

Капитан тяжело вздохнул.

– Тут твой Матвей был неправ. Заявление надо было подать.

Марина ощутила, что по щеке бежит слеза.

– Почему «был»?

– Извини. Это я… ну, в общем, оговорился.

– Ты что-то уже узнал, да?

– Ничего не узнал.

– Говори, что?! Что узнал?!

– Успокойся. Ничего пока не знаю. Сейчас еду в офис к твоему Раздолбаеву. Позвони ему еще раз, пусть сидит и ждет меня до упора…

Марина оказалась права. Оставшись единоличным владельцем торгового дома, Матвей почувствовал себя лучше. Гораздо спокойнее. Лохматый компаньон утомлял его. Он был слишком импульсивен и злоупотреблял работой. Приходил в офис не позже восьми утра, уходил в девять вечера; в итоге Матвей все время ощущал себя слегка виноватым, хотя тоже не бездельничал.

Теперь все изменилось. Единоличный владелец наладил дело так, как считал нужным. Увеличил оклады сотрудникам. Нанял хорошего бухгалтера. Знайка был типичный диктатор – Матвей относился к людям гораздо мягче и легко находил общий язык с подчиненными. В отличие от Знайки он считал себя человеком нормы и поэтому хорошо понимал жизнь своих клерков.