Орфей в аду
вернуться

Поплавский Борис Юлианович
Шрифт:

«Отцы об стенку ударялись лбами…» *

Отцы об стенку ударялись лбами Работали ходили на врага А мы живем как педерасты в бане Хихикая и кашляя слегка Они трясли красивые оковы И мыли стекла кровию в дому А я умею только строить ковы И рассуждать как иегова в дыму Начто тогда ты жил творянин Ленин И кровь пролил и класс переменил Когда садясь как дева на колени Потомок твой мешает он был мил Да проклят будь тот счастливый холуй Кто мирно ест пунцовую халву И говорит военный труд окончен Поджаривайся жизнь круглясь как мягкий пончик [9] Актер упал но роль еще живет Она о новом теле вопиет Негромкими но страшными словами Еще молчит непробужденный мир Всегдашно сторожим златыми львами И тихо над пустыми головами Смеется опрокинутый кумир.

9

Эти два слова зачеркнуты.

«Луна богов луна богиня смерти…» *

Луна богов луна богиня смерти Вокруг луны кружит корабль лет В окно смеются завитые черти На дне души горит душа зимой Луна во всем она горит во взгляде Я предан ей я стал луною сам И фиолетовой рукой богиня гладит Меня во сне по жестким волосам

«Качались мы, увы, но не встречались…» *

Качались мы, увы, но не встречались, Таинственно качание сюда. Туда мы с искренним привольем возвращались; В строй становились мирно, как года. Безмерно удивлялись: разве это Та родина, которая? та? ту? Но уходило прочь земное лето. Валилось сердце в смертную пяту. Пенился океан цветочным мылом. Вода вздыхала в раковине тая: Ты исчезаешь, ты уходишь, милый, Но мы не отвечали улетая. Кружась не замечали, не смеялись, Не узнавали, умирая, дом. Мы никогда назад не возвращались, Хоть каждый день ко флигелю идем. И так пришли к тебе к тебе бе! бе! Ты слышишь, козы блеют перед смертью; Как розовое милое бебе, Как черные таинственные черти [10] .

10

Далее зачеркнута вписанная автором от руки строка: «Богатые и бедные поверьте».

Париж, август 925

«Смирение парит над головой…» *

Смирение парит над головой Военною музыкою и зыком Морение схватило нас хоть вой Распух от страха и жары язык На сходку сквера мы пришли без зова Увы должно без голоса уйдем Слова излишние придали форму зоба Полна вся улица она влезает в дом Дом дом о дверь меня кричу нет дома Не слышат притворяются идут Текут из крана с потолка ползут Настигли завсегдатаи Содома Висят и тащат по ступеням вниз Выводят за плечи как на расстрел на площадь Смеется в воротник и плачет лошадь, Зря подневолье. Я же продолжаю визг Ору кричу но чу кругом пустынно Пустыня ходят невесомо львы О Лазаре! Я спал! О выли львы Несут для погребения простыни

1925

открытое письмо *

Зачем зачем всевышний судия Велел ты мне наяривать на лире Ведь я совсем совсем плохой поэт Нелепый жулик или обезьяна Ведь я не верю в голос из-под спуда Он есть конечно но и безопасно Для спящего на розовой перине Для скачущего праздно на коне Для тех кто плавает или летает Вздыхая воздух или незаметно Исподтишка пуская дым табачный Горой порой до самых башмаков (Хоть я и не поклонник гигиены Вегетарианства или шахматистов Которые танцуют на обложке И падают и вечно спят смеясь) Нелепый факт на дереве нелепом Нелепою рукою отрываем Я издаю глухой и хитрый вкус Как будто сладкий и как будто горький Как будто нежный но с слоновой кожей Но светлосиний и на самом деле Премного ядовитый натощак [11] Но для того кто вертится как флюгер (Крикливая и жестяная птица) На вертеле пронзительнейшей веры На медленном сомнительном огне, Я привожу счастливую во сне Она махает ровненькою ручкой И дарит дарит носовой платочек Надушенный духами сна и счастья Охотного предоставленья Жизни (Как медленный удар промеж глазами От коего и тихо и темно)

11

В оригинале: «на тощях».

Далее зачеркнуто четверостишие:

Для тех кто помнит о каком-то Боге Который ждет их там как друг кабатчик Где ангелы степенно колют сахар Играет непременный граммофон

1926

«Лишь я дотронулся до рога…» *

Лишь я дотронулся до рога Вагонной ручки, я устал, Уже железная дорога Открыла дошлые уста. Мы познакомились и даже Спросили имя поутру, Ответствовал польщенный труп: Моя душа была в багаже. Средь чемоданов и посылок На ней наклеен номерок, И я достать ее не в силах И даже сомневаюсь: прок. Так поезд шел, везя наш тихий Однообразный диалог, Среди разнообразных стихий: На мост, на виадук, чрез лог. И мягкие его сиденья Покрыли наш взаимный бред, И очи низлежащей тени И возлежащего жилет. Закончив труд безмерно долгий, Среди разгоряченной тьмы На разные легли мы полки, Сны разные узрели мы

1925

«Зима и тишина глядели…» *

Зима и тишина глядели Как две сестры через забор Где птицы в полутьме галдели Холодный [12] покидая двор А в доме Ольга и Татьяна Писали при свечах письмо Пока над желтым фортепьяно Летала пепельная моль

1925

12

Рядом вариант: «печальный».

Орфей в аду *

Гав гав! Ау ау! Миау мау! Кукареку! О, караул! Но караул на башне. Бль! бль! в воде, зачем я прыг<нул> в реку, О, о, погиб (печальной Мойры шашни). Реку Тебе, неостроумный голубь. О, Боже! Можжевельная вода? Ты мне для лека. Утонул я голый. Иду на дно, должно быть, в ад? о, да. Усаты духи шепчут у сосудов, В которых парится неправедная плоть. О, Бог, скорей, о бок, Ты безрассуден. Антропофаги жмут людской приплод. Но, о, реку, ура, реку из речки. Казалось, им необходим партнер. Сажусь играть, сдаю, дрожа (у печки). Какая масть ко мне пошла, синьор!