Орфей в аду
вернуться

Поплавский Борис Юлианович
Шрифт:

«В Америку ехали воробьи…» *

В Америку ехали воробьи На розовом дирижабле Их встречал там Чарли Чаплин Мери Пикфорд клялась в любви И другие киноактеры (Шура Гингер я впал в твой тон) Заводили свои моторы Надевали свои пальто

«Я пред мясной где мертвые лежат…» *

Я пред мясной где мертвые лежат Любил стоять, хоть я вегетарьянец. Грудная клетка нежностию сжата Ползет на щеки нестерпим румянец. Но блага что сжирает человек Сего быка с мечтательной подругой Запомнит он потом на целый век Какою фауне обязан есть услугой. Хотя в душе и сроден мне теленок, Я лишь заплакал в смертный час его. Здоровый конь не тронет до сего Лишь кони умирающие конок. Благословен же мясника топор И острый нож судьбы над грудью каждой. Ведь мы любви не знаем до тех <пор> Как умирающий воскликнет «жажду!»

Снежная пудра бульвара *

Пудрится снегом бульвар пустой Ночью тихо засыпают укусы И раны от одичавшей жизни злой Когда-то ласковой и золотисто-русой Делает это куртизанка после свидания Лицо помятое красное, исцарапанное ногтями Засыпает слоем пудры Чтобы опять служить любовным будням Завтра опять новые раны следы На свежем слое снега зачернеют гадко И опять, когда уйдут они Он будет пудриться украдкой Спокойной пудрою молекул Туманных блеск, себя покрыв Под фонарем светящий сектор Снежинок света молчалив.

Бред *

Сегодня мертвецы опять вбивают гвозди в свои большие медные гробы кровавых капель распухнувшие грозди чертят перед глазами красные круги. Смотрите там в углу сидит унылый дьявол и ловит на лету летящий моноплан когда-то был царем и он когда-то правил Теперь унылый черт сошел на задний план Какой-то там мертвец проснулся слишком рано он будит мертвецов соседей по гробам Фосфорицитный свет шипя течет из раны течет и расплывается, загнивши, по губам Я, кажется, больной и очень слишком нервен Я, кажется, умру через четыре дня нет просто тяжело какой-то орган прерван но как светла и легка душа

«В полдневный час белеет синева…» *

Л.К.

В полдневный час белеет синева В пыли старьевщик прекращает пенье Меланхолически дневное синема Чуть слышным звоном слизывают тени Внутри рояль играет чуть живой Над призраком какой-то славы прежней Мир на вершине солнечной кривой Замедлил шаг прислушиваясь к бездне Больным сердцам мила дневная тьма Но где-то дальше грохот отдаленный И над скольженьем светового дна По тонкой крыше тает шелест сонный А вечером прозрачна синева Лоснится кашель сыростью осенний И холодом омытая листва Средь желтых луж бросает ярко тени Ах молодость тебя нельзя забыть Косой огонь вечерняя погода И некуда идти и некого любить Безделие и жалость без исхода Всю ночь в кафе под слабый стук шаров О чем Ты пишешь. Утро голубеет И соловей из глубины дворов Поет таясь как он один умеет Ах это все не верится Тебе Что это так что это все что будет В казарме день играет на трубе И первые трамваи город будят.

Ветер мирозданья *

Адольфу

бессмертному мастеру гетелберского алтаря в благодарность за его восемь картин — восемь сторон христианского пентаэдра

Вздыхает сонный полдень над обманом, И никнет чаша дней, лия духи. Бесплатным ядом, голубым [8] туманом Сквозь тонкий ледостав цветут стихи. Ты снишься мне, возлюбленное лоно, Моих первичных лет; давно, давно, Откуда звездный ветер неуклонно Стекает в мир, как новое вино. В своих волнах неся огни живые, Звенящие цветы святых садов, Согласно опрокинутые выи, Уста, что будут петь средь толстых льдов. С священных Альп, сквозь реквиум столетий, Сползают плавно ледники огня. В своих хорах поют согласно дети. Работают, ждут праздничного дня. Когда закат сиреневый ручьями Слетит к их непокрытым головам. Чтобы они вновь встретились с друзьями На высоте, над отраженьем. Там…

8

Слово зачеркнуто, вместо него вписано другое, неразборчивое, и тоже зачеркнуто.

Звездный водопад *

Адольфу

неизвестному мастеру гетелберского алтаря за восемь картин — восемь окон в Рай и в ад

На высоте, в сиреневых лучах, Спокойно спит твое лицо над миром. Взошел закат, сорвался и зачах. Простила ты и отпустила с миром. Смотрю, по горло погружаясь в зло, Стоя пятами на кипящем аде, Недвижна Ты, на звездном водопаде, Беззвучно ниспадающем к земле. Окружена лиловыми кругами, Сияньем голубым, звучаньем крыл И в крепких латах спящими врагами И сонмами хвостов, копыт и рыл. Нисходишь Ты, Ты пребываешь в сферах. Поешь и молча слушаешь зарю, Следишь с высот за шагом Агасфера. Докладываешь обо всем его царю. Тебе ли он откажет в снисхожденьи! В сиреневом лице твоем весна, Конец и срок невыносимых бдений И окончательное прекращенье сна.

«Золотая луна всплыла на пруде…» *

Золотая луна всплыла на пруде Труба запела о страшном суде Труба палила с пяти часов Происходила гибель богов Они попадали под выстрел трубы Они покидали свои столы Где пьяная скука ела с ножа Мимо пристани медленно шла баржа Город скрывался смеялся пилот И появлялся плавучий лед Дансинг медленно накреняла волна Им казалось что все это от вина Они танцевали кружась и встречаясь Под пение скрипок и крики чаек С крейсера-призрака выстрел сверкал Он провожал нас в глуби зеркал И уж мы видели с наших мест Над мостиком дансинга Южный Крест Уж волны кругом меняли свой цвет Со дна океана вставал рассвет И по чистому зеркалу мертвой воды Плыл розоватый и зловещий дым Где мы и что там в дыму ползет Это белое поле полярный лед Это шелк непорочных твоих похорон Он окружил нас со всех сторон Друг мой прекрасный ложись на лед Смерть нас розовым солнце<м> ждет Мы возлюбили ее вполне Мы изменили родной стране Мы целовали ее в чело И миновали добро и зло