— Я смотрю, ты опять вторглась в чужие владения.

— Ты против?

— Пока не уверен. Я подумаю.

— Я видела, как на днях ты танцевал в аллее.

— Почему же не подошла и не присоединилась?

— Решила, что, может, это какой-то личный танец.

Генри внимательно посмотрел на Колетту. На ее каштановых волосах и лице, приобретшем после нескольких теплых весенних дней кремовый оттенок и сиявшем юностью, плясали красные и золотые блики солнца, пробивавшегося сквозь листья пассифлоры. Под довольно потертым пальто на ней было летнее платье.

— Ты здорово выросла и стала очень интересной, несмотря на тот факт, что тебе лишь десять и рот у тебя слишком велик, а зубы не сходятся посередине.

— Ты тоже не слишком уродлив, несмотря на малый рост.

— Малый?

— Да. Я выше тебя.

— Не выше!

— У тебя волосы торчат, вот и кажешься, что с меня ростом.

— А ты на высоких каблуках.

— Вовсе и нет. Давай померяемся. Становись напротив, каждый смотрит строго вперед. Увидишь, перед тобой будут мои губы, а передо мной твои брови.

Генри посмотрел прямо вперед — в смеющиеся карие глаза Колетты:

— Это все глупости. Ты тоньше меня.

— И что это мне дает?

— Тебе легче выпрямиться. И потом, у меня над глазами больше, чем у тебя.

— Это твои волосы.

— Нет, мозги, у меня больше мозговых клеток.

— Не больше, ты старше меня, а после двадцати лет клеток становится меньше на несколько тысяч в день.

— Чушь!

В другом конце оранжереи послышался неясный звук. Колетта резко развернулась и растаяла, как зверек, в чересполосице света и тени под свисавшими листьями бамбука. Генри молнией кинулся за ней, но когда он достиг двери, она уже была снаружи и неслась прыжками к подъездной дороге. Он пошел следом, и она остановилась на гравийной площадке, поджидая его.

— Что там было?

— Беллами пришел. В любом случае мне пора домой, и так опаздываю.

— Как пойдешь?

— Как и ты, через ворота, так быстрей.

Они направились мимо гаража и березовой рощи к стене высоких тисов. На отросшей повлажневшей траве лежал легкий жемчужный туман, ярко зеленели распускающиеся почки берез, сочащиеся светом. Из смутно-голу-бой глубины ракитника на опушке рощи начали вытягиваться желтые побеги. Нарциссы уже сходили, их листья теряли упругость и свисали к земле. Темные тугие зеленые бутоны говорили, что ранние тюльпаны на подходе, некоторые уже начали распускаться.

— Те тюльпаны все желтые. Мне такие не нравятся. Тюльпаны должны быть красными или белыми.

— Возьму на заметку.

— Я люблю белые цветы. Вашу тисовую изгородь пора стричь. Статуй из-за нее почти не видно.

— И это возьму на заметку.

— Кого они изображают?

— Статуи? Богинь.

— Смотрятся довольно жутко, выглядывая из-за листвы.

Они прошли ельник и оказались у ворот. Колетта одним махом взобралась наверх и занесла длинную ногу над остриями в виде наконечника копья. Потом перекинула другую ногу и спрыгнула на землю на другой стороне. Они посмотрели друг на друга.

— Надо мне снять замок с этих ворот.

— Оставь так. Перелезать интересней.

— Ты моложе, как сама сказала. Вот тебе белый цветок.

Генри вынул камелию из петлицы и протянул ей сквозь прутья ворот. Она выхватила цветок, помахала им на прощание и побежала по дороге. Генри повернул назад, улыбаясь, потом задумался о Стефани Уайтхаус.

Он вернулся по подъездной дороге, сшибая ногой сорную траву, торчащую на проезжей части. Когда впереди показался дом, он с раздражением увидел на лужайке мать, приближающуюся к нему. В отдалении, в направлении от леса, не спеша брел Люций в соломенной шляпе. Генри, поколебавшись, свернул в сторону, чтобы не встречаться с матерью, но было слишком поздно.

— Генри!

Герда сияла улыбкой. Она была в старом макинтоше и высоких резиновых сапогах, в руке плоская корзинка, в которой лежали веточки каштана с почками, такие же бука, вишни и несколько тюльпанов — все для очередного букета.

— Привет, мама!

— Я видела тебя с Колеттой Форбс.

— О!

— Как она вышла?

— Через ворота.

— Я велю Беллами отпереть их.

— Мне нравится, когда они заперты.

— Это самая короткая дорога в Пеннвуд.

— А кто ходит в Пеннвуд?

— Так тепло, настоящее лето, правда? Давай посидим на скамеечке снаружи гостиной, погреемся на солнышке, ладно?

Генри последовал за матерью на террасу, там они обошли угол и на южной стороне сели на старинную тиковую скамью у стены. Нагретая солнцем каменная стена дома источала тепло, ярко блестели осколки раковин в камне. Генри, щурясь от слепящего света, глядел на озеро.

— Я видела, ты осматривал тисовую изгородь. Пожалуй, она требует, чтобы ею занялись.