В последних Ваших замечаниях (в рецензии) Вы, по-моему, не правы. Я последовательно отделяю в моей книге науку от политики, но тем самым отнюдь не отрицаю политику, очищенную от незаконной связи с научным знанием. В последней части я утверждаю: вот политика. Она корнями своими упирается в науку, но по существу от теоретического знания отличима. В изложении такой политики, преподнесенной в этом качестве, я никак не вижу противоречия. Другой вопрос – несовершенства и неполноты изложения. Критик не обязан знать, что первоначальный текст этой последней части моей книги был утерян при переходе из одной типографии в другую, и я был поставлен в необходимость в «ударном порядке» написать новый текст, вместив его по издательским соображениям в то количество листов, какое имеется в «Теории государства».

Вы правы, во время нашего путешествия в Париж в 1913 г. я был «добрым европейцем» и подшучивал над Вашим славянофильством. Но с тех пор прошло 26 лет – и каких лет! Мне кажется, я достаточно наблюдателен, чтобы видеть, что Европа треснула с тех пор в своих основах. И это побуждает к их пересмотру, переоценке. Делать пересмотр этот в смысле старой славянофильской догмы мне и посейчас не улыбается – поэтому правильно, если вы заподазриваете мое «славянофильство». Но к своеобразному «Евразийству» я пришел не внешне, а внутренне. Если считать «подлинным» евразийством небезызвестное мне прославление приятного запаха верблюжьего помета, то в этом смысле я не евразиец. Знаете, Николай Васильевич, об евразийстве куда легче говорить с умными западными людьми, чем с русскими. Они легко понимают евразийство умом, хотя во многом чужды ему сердцем. Может быть, эта неэмоциональная стихия евразийства составляет мою особенность. Вы не будете отрицать, что и эта сторона нужна. Я зову евразийцев к реализму и к критицизму. Но это не мешает мне любить русско-евразийский мир, как его не могут любить западные люди.

Крепко жму Вашу руку и с радостью буду ждать от Вас дальнейших писем.

«Париж, Исси-лэ-Мулино, 20-го сентября 1933 г.

Глубокоуважаемый гражданин профессор!

Мы регулярно посылали Вам наши издания – журналы «Утверждения» и «Завтра»; в третьей книге «Утверждений» мы сочли за особую честь перепечатать Вашу статью «Зарубежная смена», как всегда написанную исключительно блестяще.

Может быть, Вы обратили внимание на то, что сейчас нас особенно волнует проблема российской национально-исторической идеи, исторической миссии нашего народа. К сожалению, слабая подготовленность пореволюционной молодежи в культурном отношении предельно затрудняет наши изыскания. Затрудняет и то обстоятельство, что культурные силы эмиграции не всегда охотно приходят нам на помощь, а доступ к внутрироссийским нам закрыт.

На одном из собраний пореволюционного клуба в Париже мы и решили написать некоторым крупным мыслителям нового направления с просьбой помочь нам разобраться в мучающем нас вопросе. Мы были бы горячо признательны Вам, если б Вы не отказали, хоть кратко, высказаться о том:

1. Считаете ли Вы, что всякий великий народ имеет некую историческую миссию, некую свою национально-историческую идею?

2. Как правильнее всего формулировать российскую нац[ионально]– историч[ескую] идею?

3. Какова должна была бы быть ее «проекция на действительность» – государственную и социальную – в пореволюционной России?

Конечно, говоря о «пореволюционной России», мы говорим, так сказать, «о России через 50 лет» – а не о России современной.

За ответ были бы Вам бесконечно благодарны.

«Харбин, 14 октября 1933 г.

Многоуважаемый Юрий Алексеевич!

Я получил на днях от пореволюционного клуба в Париже обращение с просьбой отозваться на три весьма проклятых вопроса, волнующие пореволюционную молодежь. Ответить на них мало-мальски вразумительно значило бы изложить целую систему философско-исторического миросозерцания (краткие ответы анкетного типа выглядели бы, пожалуй, издевательством над заданными вопросами). В своих работах мне приходилось частично останавливаться на соответствующих темах (ср[авните] хотя бы брошюры «Элементы государства» (нация) и «Россия», статью «О русской нации» в книге «Под знаком революции», а также ряд других статей в этой книжке). Если обстоятельства, сейчас здесь довольно жесткие, позволят, я попробую написать и прислать Вам статью, по теме своей хотя бы отчасти связанную с вопросами пореволюционного клуба.

Прошу передать клубу искреннюю благодарность за обращение. Очень хотелось бы поддерживать связь с пореволюционной молодежью.

«Париж, Исси-лэ-Мулино, 5 ноября 1933 г.

Глубокоуважаемый Николай Васильевич!

Юрий Алексеевич Ширинский передал нам содержание Вашего любезного письма от 14-Х, за которое приносим самое искреннее выражение нашей признательности. Особенно порадовало нас обещание присылки статьи.

Ваши книги у нас все имеются в библиотеке, кроме «Россия (у окна вагона)»: ее здесь и в продаже нет.

Позвольте Вас побеспокоить еще просьбой. Кроме статьи и НЕЗАВИСИМО ОТ НЕЕ – кратко ответить нам на поставленные вопросы (если это по каким-либо причинам для Вас не затруднительно). В декабре (в начале) мы хотели бы обсудить на закрытом собрании клуба проблему росс[ийской] нац[ионально]-историч[еской] идеи – и Ваш отзыв был бы для нас исключительно ценен.