Шрифт:
– Крепче! – выдохнула Наташа.
Вместо ответа он расстегнул дрожащей рукой верхний крючок гимнастерки.
Толком они не умели целоваться. Первый поцелуй он как первый выстрел. Всегда в молоко… Они вообще ничего не умели. Но любовь и война – быстрые учителя.
Руки их, словно ласточки, порхали друг по другу. Словно торопились натрогаться друг друга.
– Муж мой…
– Жена моя…
Она перебирала его волосы, он целовал ее кожу.
Звякнули пряжками ремни…
А потом они перестали говорить. Им было некогда. Они любили. Над лесом, в темной воде облаков пролетали вместо бомбардировщиков тихие ангелы… Никто их не видел, никто. Небо высоко, до него рукой не достать и глазом не увидеть. И утро еще далеко.
– Поешь, мой хороший… – сказала она потом.
Он улыбнулся. Неловко приподнялся. Отломил от буханки кусок и молча протянул ей. Она откусила крохотный кусочек и на открытой ладони поднесла к его лицу.
Аккуратно слизывая каждую крошку, он больше целовал ее ладонь, чем ел. Отталкивал только для того, чтобы она тоже поела. И не было в этом мире вкуснее этого промерзлого, старого куска хлеба.
– Хочешь еще? – потянулся он за буханкой.
– Хочу. Не хлеба…
Он остановился в недоумении, вытащил из вещмешка тушенку и фляжку с водкой.
Наташа засмеялась, как смеются счастливые женщины над смешными своими мужчинами. И потянула Митьку к себе. И вскрикнула неожиданно:
– Ой!
– Что? – испугался Кузнечик и, резко разогнувшись, ударился головой о низкий потолок.
– Меня кто-то за волосы держит… – испуганно сказала она.
– Тише, тише, сейчас… – Он нащупал в темноте ее косу. Провел рукой по ней.
Оказалось, коса просто примерзла к холодной стенке земляночки. Морозы по ночам ударяли все еще не слабо, хотя радостные дни весны сорок второго уже сгоняли черный снег сорок первого.
А молодожены и не замечали этого. На то они и молодожены…
Он подышал на заледеневшие волосы Наташи. Потом непослушными, давно опухшими пальцами осторожно дернул и освободил ее.
– Смешная ты моя…
Вместо ответа она ткнулась ему в грудь.
– Повернись-ка ко мне спинкой, – поцеловал он ее в макушку. Она кивнула молча.
– Чтобы волосы не примерзали к земле, да?
– Да, моя хорошая, да… Какая нежная кожа у тебя!
– Где?
– Везде… Утро еще далеко…
А где-то вставало солнце. Небо серело, низкие облака обнимали друг друга, живая тишина плыла над лесом. Ангелы пошли на посадку.
– Товарищ лейтенант! Подъем! Извините, но приказ! – кто-то дергал лейтенанта Олешко за ногу…
12
– Невероятно! То, что вы рассказываете, – просто невероятно, господин Тарасов. Женщина и война – это нонсенс! Тем более что женщина в подразделении – это всегда путь к моральному разложению!
– Это вы про ваши солдатские публичные дома? – ухмыльнулся Тарасов.
– Нет, – отрезал фон Вальдерзее. – Публичные дома – это необходимость. Солдат должен расслабляться. Иначе он превращается в зверя.
– Что, и тут, в котле, у вас есть проститутки? – удивился подполковник.
– Увы, нет возможности их содержать. И поэтому некоторые солдаты и даже офицеры вынуждены вступать в связи с русскими женщинами. Впрочем, мы на это смотрим без особого осуждения. В конце концов, победители имеют право внести свежую кровь в побежденный народ.
– Вы еще не победители, – ответил Тарасов.
– Это дело времени, – отмахнулся фон Вальдерзее.
– Знаете, герр обер-лейтенант, мы прекрасно знаем, что некоторые женщины вступают в связи с вашими солдатами и офицерами. Более того, мы даже сталкивались с такими женщинами.
– Где?
– В том самом Опуеве.
Обер-лейтенант вдруг заколебался. Он пытался соблюсти грань между разговором по душам и допросом. С одной стороны, чем ближе контакт с допрашиваемым, тем больше он расскажет. С другой стороны, Тарасов – как это говорят русские, тертый калач? – прекрасно знает все уловки и хитрые ходы. Сидит и улыбается. И сравнивает со следователями НКВД.
– Давайте-ка, господин подполковник, перейдем к делу… – решил обер-лейтенант.
– Давайте, – пожал плечами подполковник.
– Расскажите об операции в районе Большого и Малого Опуева…
Транспортников так и не было. А значит, бригада оставалась без продуктов, боеприпасов и медикаментов еще как минимум на день. А это еще несколько десятков ослабленных, обмороженных и… и умерших без необходимой помощи.
Бригада таяла на глазах. А приказа на атаку немецких продовольственных складов так и не было.