– Жениться хотим… – почти прошептал совсем стушевавшийся лейтенант.

– Любовь у нас, товарищ подполковник! – почти крикнула Довгаль.

– Да понял я… – Тарасов, наверное, в первый раз растерялся за весь поход. – Что кричать-то…

Но собрался быстро. И сразу заорал на влюбленных:

– Совсем обалдели? Шутки решили пошутить? Какая, к чертовой матери, женитьба? Вы где, придурки, находитесь? Это война, если вы еще не поняли! Еще и беременная, небось? – заорал Тарасов на переводчицу. – Зов плоти, значит! Я вам покажу, зов плоти, епметь!

– Товарищ подполковник… Не надо матом… – Кузнечик неожиданно покраснел лицом и сделал шаг вперед, закрывая Наташу собой…

А она вдруг заплакала.

И эти слезы вдруг…

Тарасов словно натолкнулся на какую-то не видимую никому, кроме него, стену. И имя этой стене было… Надя… Он вдруг увидел, что эти совсем еще юные – господи! Ей восемнадцать, ему девятнадцать!!! – любят друг друга. Она только и умела, как переводить испуганную речь пленных, он только и умел командовать такими же мальчишками-головорезами. Сердце защемило…

А вслух комбриг сказал:

– Ничего не понимаю! Объясните, лейтенант Олешко!

Тот совершенно по-граждански пожал плечами:

– А что тут объяснять, товарищ подполковник. Мы с Наташей любим друг друга. И хотим пожениться.

– Давно?

– Очень. Уже два дня.

Тарасов прикусил губу. Два дня на войне – это вечность. Да еще и в тылу врага…

– Свадьбу отложу, – ответил он, прищурившись. – Завтра операция. Когда выйдем в наш тыл, тогда и будем вас женить. Всей бригадой.

– Нет! Мы сегодня хотим! – Наташа вышла вперед и упрямо посмотрела на Тарасова. – Завтра может быть поздно.

Подполковник не успел ответить. На его плечо опустилась исхудалая рука Мачихина:

– А они правы, Ефимыч… Завтра может быть поздно… Отойдем?

– Ждите, – бросил влюбленным Тарасов. И отошел с комиссаром шагов на десять, мешая трофейными ботинками грязь и снег новгородских болот…

– Как думаешь? – шепнул Наташе лейтенант Димка Олешко, научившийся целоваться позавчера. Научившийся убивать месяц назад…

– Комиссар уговорит, – шепнула ему переводчица, техник-интендант третьего ранга Наташа Довгаль.

– Думаешь?

– Думаю…

– Люблю…

– И я…

Они яростно сцепились руками, ожидая разговора – нет! Приговора! И смотрели, как подполковник, сложив руки за спиной, молча кивал бурно жестикулирующему комиссару.

Потом буркнул что-то, развернулся и рявкнул на адъютанта:

– Писаря сюда!

А потом резким шагом подошел к Кузнечику с Наташей.

– Рота в курсе?

– Так точно, товарищ подполковник! – вытянулся Олешко. А Довгаль добавила:

– Как же не в курсе-то…

– Как бойцы отнеслись? – спросил подошедший за комбригом Мачихин.

– Ну…. Вроде нормально… – застеснялся Кузнечик.

Тарасов неодобрительно покачал головой. А Мачихин опять положил ему руку на плечо:

– Ты, лейтенант, не «вроде» должен знать, а точно! Как же ты жене своей объяснять будешь – где и с кем задержался? Тоже – «Вроде я тут с ребятами засиделся…» Так?

– Товарищ комиссар! Вы за нашу семейную жизнь не волнуйтесь! – вступила в разговор Наталья.

– Ваша семейная жизнь в тылу у немцев, это моя жизнь! Понятно? – прикрикнул на них Тарасов. Мачихин снова чуть сжал его плечо.

А из-за другого плеча выскочил адъютант Михайлов:

– Как просили, товарищ подполковник, вот печать бригады, вот бланки…

– Хххе, – опять качнул головой Тарасов. И, чуть присев и положив на колено серый лист бумаги, что-то зачеркал на нем карандашом. Потом дыхнул на печать и смачно шлепнул по бланку.

– Первый раз, блин, женю… – ухмыльнулся он. – Что тут говорить-то надо, а комиссар? – повернулся он к Мачихину.

Тот по-доброму улыбнулся:

– Ты женат-то, а не я…

Тарасов улыбчиво повернулся к новобрачным:

– Объявляю вас мужем и женой, в общем! Документ вот, а в книжках красноармейских мы дома штампы поставим. Как вернемся. Договорились?

– Так точно, товарищ подполковник! – А голоса-то у Наташи с Митей дрожали…

– Шагайте по подразделениям. Трехдневный отпуск получите за линией фронта.