— Единственная моя!

… Ночью Астра проверила лошадей. Темный ветер запарусил блузку, кони глухо взглянули на фонарь. Погода менялась.

…Утро пришло в ненастье. Дождь, туман, мокрый шум по листве. В грубых плащах с капюшонами они поднимались по лесу, поливаемые водой с каждого встречного дерева. Остался внизу ручей, кончились деревья, они оказались на открытом склоне внутри широкой серой воронки. Спешились и по наклонной каменной щетке, составленной чередованием крепких слюдистых сланцев и трухлявых, точно гнилая дресва, алевритов, повели коней под уздцы наискось вверх, вверх, избегая зубчатого гребня, разделявшего соседние две долины. Далеко внизу в истоке ручья сквозь серый туман виднелись белые бревна.

Вокруг «не было ничего». Ничего! В рыхлой облачной вате исчезла, спряталась целая горная страна с горделивыми вершинами, снежными хребтами, вулканическим конусом Монгун-Тайги, самый вид которых вознаграждает все тяготы подъема. Вместо них под кипящим облачным гнетом простиралось тупое овражное плоскогорье, осыпаемое дождем из темных туч, подошва которых дымилась и дышала моросью прямо в лицо. А Астре-то мечталось угостить спутника величавым видом хребта Танну-Ола, похвалиться взятыми перевалами! Не повезло.

Сам же Кир никаких напрягов не испытывал. Грубый капюшон он сменил на яркую спортивную кепочку, закатал рукава плаща, и, насвистывая, без конца ровнял и перетягивал на лошадях прорезиненные вьюки, которые от тряски свисали то влево, то вправо, и внутри которых постоянно звякало и тренькало. «На войне как на войне» — врубился он и со смехом рвал мокрыми руками клочья быстро летящих, словно изменчивые привидения, туманов. Эх, сбылась мечта идиота — очутиться в этих самих облаках!

Наконец, копыта зацокали по мощной каменной спине разлапого горного кряжа. Множество струек и родничков всходили на его поверхности. На такой высоте! Отряд остановился близ двух блюдечек-озерков; они, несомненно, сообщались между собой, но одно из них имело яркий лимонный цвет, другое было прозрачным, как слеза.

— Определись на местности, Кир, — Астра отдала ему карту и компас, и, пришаркивая, направилась к водоемчикам с посудой и прибором.

Причиной странного цвета оказались желтые пушистые водоросли, заполнившие одну чашу до самых краев, неподвижные, дремлющие на высоте трех тысяч метров, холодные заросли. Радон был не при чем, разгадку пусть ищут биологи.

Время, время.

— О'кей, — обернулся Кир на звук ее шагов.

Точка на карте стояла точно там, где они находились.

— А теперь, не забывая про азимуты и привязки, опиши точку наблюдения. А я посижу-подумаю.

Перевал располагался за темнеющей в тумане вершиной, окруженной скалистыми гребешками, на которые так весело было смотреть снизу вчера и так тревожно сейчас. Астра проверила, где лежит аэросъемка в ее полевой сумке.

Обогнув скалы, отряд проследовал пологой ложбиной между ребристыми увалами, взял чуть западнее, опасаясь долин-близнецов, взлизывающихся к верховьям одинаковыми серыми воронками, и остановился.

То, что предстало глазам, показалось бредом.

— Фи-фью, — просвистел Кир.

Если вообразить вздыбленные землетрясением каменные блоки величиной в два-три человеческих роста, наваленные беспорядочно, словно свалка упаковок из-под промышленных холодильников, лежащих, стоящих, чуть не падающих, на ребре, на боку, на углу, занявшие все пространство плоского перевала, то это и будут «гранитные развалы».

Яснее и безнадежнее тут не скажешь.

Раскаленная в глубине земли гранитная магма, вторгшаяся по разлому из недр и остывшая в этом разломе среди толщи известняков, мраморов, доломитов, давным-давно образовавших самый верхний слой земной коры, эта самая магматическая порода, непривычная, так сказать к условиям дневной поверхности, подвержена сильному выветриванию. Мороз и солнце, лед и вода раскалывают ее на мелкие, поначалу волосяной ширины плоские трещинки, многослойно уходящие вглубь породы. Толчок — и эта кора выветривания встает на дыбы, толчок — и все громоздится, валится, катится вниз по склонам, открывая выветриванию свежую поверхность.

— Фи-фью, — еще раз присвистнул Кир.

Глаза его блестели. Он любил риск, а такого даже на Дальнем Востоке не бывало.

Астра молчала. Украдкой вынула зеркальце, посмотрела в глаза. Успокаивает.

Судя по фото, где-то здесь шла тропа, уверенный черный пунктир. Тувинцы берут перевал, не сходя с седла. Но то тувинцы, налегке, без наших вьюков.

— Посмотри-ка, — она протянула ему аэросъемку.

Он расположил две карточки подальше от каждого глаза, чтобы увидеть местность в объёме, и прищелкнул языком.

— Ничего себе! А где тропа?

— Надо искать, — она спешилась и медленно пошла вдоль края каменного навала.

— Вот она, — Астра указала на кучку светлых обломков с воткнутой в них палкой. — С богом!

Вскоре вокруг не осталось ничего, кроме камня и камня, серого гранодиорита с черным крапом, похожего на клиновидное ассирийское письмо. Отовсюду торчали грубые каменные углы и ребра, о которые резко и хряско ударялись вьюки, сбивая чутких лошадей с их сторожкого, след в след, шага через темные щели, в глубине которых шумела вода. Эти породы сильно обводнены, и радона в их водах — прибор зашкаливает, но это потом, не сейчас. Сейчас главное пройти. Шаг за шагом, под дождем, в тумане. Постепенно стало казаться, что это никогда не кончится: эти натужные прыжки груженых коней с плиты на плиту, поиски обходов и неявных поворотов, и страх упавшего вчера поперек тропы каменного великана — ведь Тыву постоянно трясет в сейсмической дрожи! Что тогда, куда деваться в каменном хаосе? Лучше не думать… Шли, шли. Наконец, обозначился слабый уклон, впереди затемнели деревья, ближе, ближе… Астра заставила себя спокойно проверить направление по карте и компасу, туда ли уклон, в ту ли долину? и размеренно, сдерживая себя, дошагала последние метры.