А Вера со своей низкой челкой, сжатыми губами и острыми ключицами, выступающими из любого выреза, напоминала Ахматову, написанную в двадцатых годах Петровым-Водкиным. Но тот зацитированный портрет никогда не входил в число его дезидератов. То есть желанных объектов.

Да что говорить о красотках! Капитолина как-то явилась в черных леггинсах и узких ботинках с длинными носами. На лекцию, которую проводили в спортзале, набилось столько народу, что ей пришлось устроиться на низкой скамейке под шведской стенкой. Она забылась и так широко расставила ноги, а руки так угловато сцепила в замок в самом низу впалого живота, что по позе – вылитая Ша Ю Као с картинок Тулуз-Лотрека. И хотя пока ни разу не подпускал Капитолину к своему компьютеру, все равно безжалостно удалил клоунессу: вдруг понадобится участие помощницы…

В доме не должно быть ничего, стесняющего свободу. Как-то давно пару недель с удовольствием наблюдал, как одна молоденькая любовница из простых крадет у него то серебряную ложку, то хрустальную пепельницу стибрит. Даже несколько лишних раз встретился, чтобы понаблюдать ее искусство, хотя женские ее стати уже наскучили.

Не держит в квартире ничего такого, что жалко было бы испортить или потерять. Все дорогое хранится в парижском доме под приглядом жены. У европейцев в крови уважение к личной собственности, не то что у наших.

Нестор дождался, когда женские фигуры и лица сменятся темнотой, нажал на мышку, чтобы вернуть на экран заданные женой вопросы. Ответы лучше не откладывать. Непрерываемый контакт с какими угодно длинными промежутками, но в постоянном ритме – и любую женщину держишь в уверенности, что ее первенству в твоей душе ничто не угрожает.

Только закончил с делами – пришло еще какое-то письмо. А, опять эта Вера… Упорная… И все-таки ей придется смириться с тем, что не отзываюсь.

Первая строчка, которую сразу показывает компьютер, не сулит ничего интересного: «Дорогой Нестор, проходит время, отпадают обиды…»

Бабы… Ну хоть бы одна достойно приняла отставку… Сколько раз надо промолчать, чтобы бывшая милая усвоила: все, больше тебя не хочу? Правда, эта хотя бы не звонит и не дышит в трубку – не пришлось менять номер мобильника, как бывало с другими. И злобой ее послания вроде не дышат…

Но откуда-то неудобство же появилось?

И как врач, не умея с ходу поставить диагноз, назначает наугад обследование внутренних органов, так Нестор решает прочитать все послание – просто чтобы исключить ненужные опасения.

«…Отпадают обиды, и проступает причина того, что случилось… Конфликт личностей. Но я не вижу в нем ничего непоправимого. Если смотреть с точки зрения вечности – то все шероховатости не так уж значимы. А для Вас – в чем наш конфликт? Как это узнать?..»

«Вы»…

Черт, неожиданно… Нестор отводит взгляд от экрана.

У него-то не только «вы», но и «ты» – это отстояние от собеседника, пусть совсем небольшое, важно, что неизменное. В самой своей глубине Нестор не соединял ни с чьим собственное «я». Даже когда его тело плотно прилегало к какому-нибудь женскому телу, все равно не сливалось его эго ни с кем.

Он живет не в лобачевском, а в евклидовом пространстве – в том, где параллельные прямые не пересекаются.

А эта вдруг сама отдаляется, «выкать» начинает. Впрочем, дистанцию верно обозначила. А почему пропасть между ними разверзлась – неужели не понимает?

Говорил же ей: не хочу быть моделью, не пиши меня! Особенно обнаженным. Куда девался ее фирменный авангард, все эти ее лучи в круге и разноцветные столбики из мелких горизонтальных штрихов… Говорила: пытаюсь овладеть временем и пространством.

Но не мной же!

Когда увидел свой первый портрет – аж отпрянул! Даже родинка на пенисе в точности изображена. И цвет, и место. Улика… Ни одна из его женщин не сдержала порыва, так и тянет их лизнуть это пятнышко…

Нестор отъехал в кресле от стола, раздвинул ноги…

Нет, не время разнеживаться.

Назад, к Вере. Не послушалась художница. Продолжала писать обнаженку. Еще и объяснила: никакой, мол, измены себе. «У меня всегда был луч. Без ханжеских фиговых листков».

Дальше – больше. Как будто его тело – это карта, и она воспроизводит ее все в более и более мелком масштабе…

Неуправляемо…

И ведь ни разу во время свиданий не брала в руку карандаш, фотографий своих ей ни одной не дал… Впрочем, что толку, в Интернете столько разных его изображений. На билетах каждого строго предупреждают, чтоб не фотографировал и телефонами не пользовался, да разве уследишь…

Вчера, за пару дней до закрытия ее выставки, он заставил себя пойти туда – нужно знать то, что известно другим. Информирован – значит предупрежден. Выделил вечерний час на осмотр. Поехал на троллейбусе. Ни перед кем не хотелось светиться, даже перед шофером. Только узнают, что он был в ЦДХ, все туда помчатся.