Иногда сойдет и напоминание о старой любовной связи. Улыбнутся губы от приятного воспоминания, и поможешь бабенке. Но надежнее всего, конечно, честная плата. Деньгами, услугами, информацией. Тут тоже возможны варианты.

Этот явно добивается аудиенции не за так. Деловой человек сразу виден. Пустота в животе подсказала, что неплохо бы поесть. Позову его в шинок напротив. Говорят, там приличная кухня. Может, еще и объяснит, с чего тогда обозвал убийцей…

– Вы меня не узнали… – необиженно констатирует визави, когда они обсудили заказ и уже выпили по стопке неплохой горилки.

Нестор чуть свысока усмехается. Интонация-то не жалобная, но смысл униженный остается. Сам признался, что его можно не узнать, то есть сам поставил себя ниже… Еще бы поиграть с салажонком, ну да ладно, пусть успокоится.

– Как не узнать! Вы обвинили меня…

– Я и сейчас думаю, что в гибели Лели есть ваша вина! – перебивает блондин. Глаза его помутнели, руки сцепил в замок так, что костяшки пальцев побелели.

Леля… Черт, это же ее муж! Нестор мгновенно вспоминает, как однажды они вот так же сидели в забегаловке. Втроем. Но тогда был полумрак, и Лелины глаза сияли, слепили своим излучением, что и захочешь, а никого не разглядишь. Но Нестору тогда и не хотелось. Вот и не опознал…

Как же его звать?

– Меня зовут Василием.

Надо же, упредил. Зря тогда к нему не присмотрелся.

– Простите, и правда запамятовал. – Нестор снова прибегает к уловке: обычно прямота извинения обезоруживает.

– Да это не важно. – Василий наливает только себе из зеленого лафитничка и опорожняет стопку.

Волнуется…

Но вот залил скорбь по жене и уже без трещины в голосе выложил всю свою информацию. Говорит внятно, логично. Ничего лишнего. И достаточно, чтобы все понять. Наводящих вопросов не понадобилось.

Капитолина убила двух подружек своего бесценного гуру.

Нестор, опустив голову, внимательно слушает доводы обвинения. Внутри закипает. Сжатые кулаки прячет под стол. Собственными руками удавил бы сейчас мегеру…

Когда наконец он поднимает голову и встречается с взглядом Василия, то читает в нем ужас. А ведь все самое жуткое уже рассказано… И человек явно не трусливый…

И тут в глазах Василия, как в зеркале, Нестор видит себя самого.

Зверского лица тот испугался.

Мгновенно Нестор берет себя в руки, а чтобы стереть свой неудачный портрет из памяти собеседника, приходится говорить, приходится оправдываться:

– Ни сном ни духом… Я и не подозревал…

Конечно, не подозревал. Она самочинно действовала.

Он давно уже первым не делал шага к сближению. С лихвой хватало тех, кто сам тянется к нему. А если еще и хочет человек служить – пусть. Он не просил – значит, он ничем не обязан.

Он о Капитолине совсем не думал. Честно говоря, и сейчас не хотелось.

Наверное, где-то в глубине предполагал, что с ней что-то не так, раз уже полгода как начал подключать к своим делам Георгия. Тот был более современен, образован экономически, точно не воровал… А привязан уж явно не меньше Капитолины.

Чтобы дальше не усложнять и не засорять свою жизнь, Нестор выхватил из пиджачного кармана мобильник, нажал на «Раб» – так был зашифрован номер ближайшей помощницы, сокращение слова «работа» – и, услышав привычное: «Шеф?», сказал громко, чтобы не повторять потом Василию:

– Вы уволены.

Слова упали как гильотина.

Отрубленная голова молчала.

Нестор отключил неприятную тишину. Потом, успокаиваясь, стер из телефонной памяти номер Капитолины, заменил его цифрами Георгия и совсем вырубил связь.

– Круто! – Василий стукнул пальцами по столу, отчего посуда на нем вздрогнула и позвенела. Вроде как туш прозвучал.

Но фанфары не заглушили сомнение. В своем бизнесе Василий всегда чувствовал, какое хрупкое это построение – то, что получается от соединения разных людей. И если оно держится, работает, то нельзя резко вынимать из него ни одного кирпичика. За осторожность два довода: и прагматический, и нравственный.

– А вы не боитесь, что она теперь вам будет мстить?

– Да что она может! – Не выходя из роли открытого, смелого и решительного мужика, Нестор разливает остатки горилки, поднимает свою стопку: – Помянем нашу… Лелю, – и, сверкнув глазами, как какой-нибудь киношный аггел, выпивает не чокаясь.

Гера кардинально изменился. Вере больше не приходится осторожничать, микшировать привычные командирские нотки, подбирать слова, чтобы его разговорить. Из хмурого, неконтактного нытика он вдруг стал энергичным, безоглядным оптимистом. Часто звонит сам, и почти всякий раз с какой-нибудь новостью. Все вроде бы хорошие, его сильно радующие, но для Веры в каждой была своя горечь.

Сперва-то она обрадовалась повышению сына. Он моментально забыл про ту мымру, на которую раньше жаловался. Из него так и сыпались идеи по расширению и усовершенствованию несторианского дела. И ей перепадали крохи с пиршественного стола Несторовой мудрости. «Мама, все, что ты осуждаешь в других, – есть в тебе». Ну явно не свои слова повторяет сынуля.