Ли Бо воспроизводит картину собственной медитации в буддийском монастыре Дунлинь, построенном в 384 г на горе Лушань; «Синим Лотосом» (образное обозначение глаз Будды) Ли Бо называл себя («Отшельник Синего Лотоса»), а поселение, в котором он жил с родителями в Шу, называлось Цинлянь цунь(Деревня Синего Лотоса).

Осень этого года Ли Бо, овладевая умением Хун Я (методикой обретения бессмертия — Хун Я, по преданию, уже во времена правления легендарного Шуня было 3 тысячи лет) и глядя за синее море (то есть высматривая остров бессмертных Пэнлай, который мифология поместила в Восточном море), провел в гроте отшельника в горах Лушань (возлежать на облаке и означает жить, как святой даос-отшельник), где он был «пришельцем», гостем, но как бы сжившимся с этими горами, ожидая появления Небесной колесницы — одного из средств передвижения бессмертных.

Уже в первый свой приезд на Лушань Ли Бо присматривался к возвышающимся среди зелени над девятью рукавами великой Янцзы Пяти старцам — крутым скалам к юго-востоку от горы Лушань, напоминающим кто поэта, кто монаха, кто рыбака с удой; в конце 750-х годов именно у подножия этих скал он построил дом, назвав его Академией Синего Лотоса (то есть кабинетом даоса-отшельника).

Спустившись со склонов Лушань, Ли Бо задумался о бренном и вечном, остановившись в монастыре Пурпурного предела (так назывались несколько даоских монастырей, сооруженных по приказу императора Сюаньцзуна в обеих столицах и в центрах округов страны для распространения даоского учения). Не случайно ему пригрезилась возвышавщаяся недалеко от Чанъани гора Чжуннань, излюбленная даосами, ведь Сюньян (совр. г. Цзюцзян в Цзянси, неподалеку от горы Лушань) был именно тем городом, где через несколько лет Ли Бо был заключен в тюрьму, облыжно обвиненный в участии в мятеже против императора. Быть может, зря он не поверил гадальщикам (Тан Цзюй: гадальщик-физиономист периода Чжаньго; Цзичжу: гадальщик ханьского периода Сыма Цзичжу), которые, как он писал в другом стихотворении, предупреждали — «не буди Дракона»?!

Ближе к осени Ли Бо вернулся в свой дом (уже не на горе Лушань, а в некотором отдалении от нее на юг, в Юйчжан, близ совр. г. Наньчан), где ждала его семья, и написал это грустное философское стихотворение о мифической птице Чжоучжоу, которая жаждет высоких полетов, но слишком тяжелая голова и куцый хвост мешают ей; она взывает к собратьям о помощи, но те равнодушно пролетают мимо (от осужденного Ли Бо отвернулись многие бывшие друзья).

Провожая в своем доме в Юйчжан на западе Цзяннани, друга, уезжающего на юг к горе Лофу на востоке пров. Гуандун у северного берега реки Дунцзян, Ли Бо красочно описывает его маршрут через реку Гуй (нижняя часть реки Лицзян), мимо пяти вершин вдоль ее берегов, мимо гор Хэншань на западе пров. Хунань и Цзюи на юге пров. Хунань, озеро Пэнли в Цзянси (другое старое название Пэнцзэ; сейчас наз. Поянху). Все это так далеко от Аньси — погранрайона Танской империи на территории совр. Синьцзяна, рядом с г. Суйе (Суяб) на территории совр. Киргизии, где Ли Бо родился, и от горы Эмэй в Шу, где он провел детство. Они оба покончили с мечтами о царевой службе, предпочтя вдыхать Пурпурные ароматы (эвфемизм, обозначающий отшельничество), как Чао-фу, легендарный «отец отшельников» времен древнего императора Яо, или как Бо И, человек времен Шан, в знак протеста против узурпатора У-вана уморивший себя голодом на горе Шоуян. Пора, пора стать Чуским безумцем, как в «Житии бессмертных» (Ле сянь чжуань) говорится о некоем жителе царства Чу, мечтавшем о бессмертии и часто бродившем по горам; в «Луньюй» (18, 1) упоминается именно этот «чуский безумец», который, встретив Конфуция, спел ему песню о падении нравов и губительном правлении, и обрести вечность яшмовыми ветвями мифического древа бессмертия, растущего на западном склоне священного хребта Куньлунь.