— Спасибо, — ответил я, — только у меня друзья — весь полк.

— Ну и приглашай весь полк!

— А там закуски-то хватит?

— Да ты что, Степана не знаешь? А он прекрасно осведомлен, что у тебя сотый вылет. Для тебя-то уж он все сделает!

Я тут же побежал позвать всех в столовую: и командование полка, и своих многочисленных друзей. Собралось нас за столом человек сорок. Но стол был на славу: постарался не только Степан, но и заведующая столовой Наталья Федоровна, жена командира соседнего 109-го полка дальней авиации Виталия Кирилловича Юспина.

Когда прошли первые поздравления и пожелания, посыпались шутливые ехидные вопросы: «Кого сегодня над целью немцы на рентген водили?», «А кто это нам над Ригой высший пилотаж на бомбардировщике показывал?», «Чьи стрелки над целью такую иллюминацию устроили?». И много чего еще в таком же духе. Братцы, когда тебя прожектора в пучок берут, а зенитки стрелять прекращают, тут не только весь боекомплект выпустишь, тут из штанов выпрыгнуть хочется, а не то что пилотаж демонстрировать… А я и всего-то четырьмя пробоинами отделался. Хотя могло быть и иначе. Когда праздник подходил к концу и разговоры дошли до предела откровенности, многие возмущались, что главный штаб в обязательном порядке дал маршрут захода. Только благодаря счастливому случаю мы все вернулись живыми с того вылета.

Дело шло к концу войны. И нам пришлось столкнуться с маленькой, но довольно интересной целью. Это был грунтовый аэродром на Немане, его немецкого названия я не знаю, но мы его называли Мосты. Аэродром тянулся прямо вдоль берега реки. Его мы несколько раз бомбили, а потом и сами перебрались туда из Мигалова. Но пробыли там недолго, сделав буквально несколько вылетов перед перелетом в Лиду. Условий для жизни в Мостах, конечно, никаких не было. Первые дни мы жили в палатках. А потом перебрались в находившуюся поблизости деревню и спали прямо в крестьянских домах на полу. Мы там недели две пробыли, а то и меньше. Однако немцы пронюхали про нас и послали к нам разведчика с бомбами. Почему я так решил? Дело в том, что целенаправленно бомбить пришла бы целая эскадрилья, а там был одиночный самолет. Он нашел наш аэродром и начал сбрасывать бомбы. А у нас же не было никакого прикрытия: ни истребителей, ни зениток, только в самолетах пулеметы на турелях. Однако пока стрелки очухались от оцепенения и побежали к нашим «Илам», немца и след простыл.

Что примечательно, сбрасывал он по одной пятидесятикилограммовой бомбе (они у немцев были самыми ходовыми): сбросит, сделает круг, бросает следующую… Буквально издевался над нами фриц, видел, что все сойдет ему с рук безнаказанно. Если бы его зенитки встретили, то он сбросил бы все и ушел немедленно. Атак — герой! Наверное, минут десять-двенадцать вертелся, при этом только и смог, что незначительно повредить осколками три самолета, а из людей совсем никто у нас не пострадал. Мой штурман даже сокрушался потом, как он мог бы все повзорвать, если б оказался на месте фашиста. Я его хлопал по плечу, смеясь: «Аркаша, хорошо, что нам попался немец-недоучка! Неужели ты хочешь, чтобы он так точно отбомбился, как умеешь ты. А вдруг именно по нашему самолету попал бы?»

Однако, как я говорил, в Мостах мы не задержались и перелетели в Лиду. Это был небольшой белорусский город, точнее даже полубелорусский, полупольский. Там находился хороший железнодорожный узел. Аэродром же наш там был грунтовым, но приличным, я с него взлетал и брал даже 1750 килограммов бомб. Правда, при этом уже ощущалась тяжесть, машина по грунту бежала плохо, но на ближние цели такой вес можно было брать спокойно, а на дальние 1500 килограмм не вызывали никаких проблем. Летали мы из Лиды бомбить Пруссию и немецкие сооружения в Польше и Венгрии.

Однако как-то получилось так, что вылетов долго не делали, потому что не было погоды. А мы же все успели соскучиться по мирной жизни. В местных клубах стали регулярно проводить танцы. Помню, как-то раз мы туда отправились. Все были в приподнятом настроении, куда-то за самогоном съездили, по рюмке выпили, да и ощущение того, что война скоро кончится, не хуже алкоголя опьяняло. Танцевали мы, веселились, вдруг услышали звуки потасовки на улице, а меня вдруг словно по ушам ударил крик:

— Леха Касаткин, где ты?

Я тут же выскочил из клуба:

— Вот он я, а что случилось?

— Беги скорей, за клубом твои стрелки батальоновских расстреливают.

— Как расстреливают?

— Беги!

Я слегка опешил, а мой штурман Аркашка первым среагировал и рванул за клуб. Я следом за ним понесся. И что мы увидели! Картина, прямо хоть Айвазовского, хоть Репина вызывай, чтоб нарисовали! У стенки клуба стояли и ревели, как дети, два солдата. Около них в двух шагах с револьвером в руке прохаживался мой стрелок-радист Иван. Револьвер у него единственного был в полку. Когда мы впервые получали оружие на складе, Ваня, посмотрев, какие нам выдают «TT», ляпнул сдуру: «А у вас настоящего револьвера нет?» Оружейник посмотрел на него и буркнул: «Тебе что, очень надо?» — «Ага, револьвер хочу!» И что бы вы думали, через некоторое время мой стрелок получил то, что просил, со словами: «Вот, держи, но учти, что единственный на весь полк. Патроны потом сам будешь искать». Ваня ничуть не смутился: «А я расходовать, что ли, буду? Дай мне две коробки — на всю войну хватит!»

Так у него появилось это солидное оружие. И тут, значит, вижу я, как мой Иван своим револьвером перед солдатиками водит, приговаривает: «Сейчас расстреляю я вас, сукиных сынов, чтоб нашу мотористку в кусты не таскали, и, думаете, осудят меня? В худшем случае — пошлют в штрафбат на фронт. А я и так каждый день на фронте!»

А шагах в десяти от него стоял наш стрелок Гошка, свой пистолет «TT» наготове держал, никого не подпускал. Перед ним полукругом собралась толпа народу: из батальона, из полка — человек двадцать. И все уговаривали ребят опустить оружие. А Гошка в ответ только хмурился: «Я вам сказал, не подходить на пять шагов. Кто сделает шаг вперед — стреляю!»